Греко-персидские войны

ХРЕСТОМАТИЯ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА

ТОМ 2. ГРЕЦИЯ И ЭЛЛИНИЗМ
ГРЕКО-ПЕРСИДСКИЕ ВОЙНЫ И ПЕРИОД ПРЕОБЛАДАНИЯ АФИН
№ 77. ПОСТАНОВЛЕНИЕ АФИНСКОГО НАРОДНОГО СОБРАНИЯ ОБ ЭРИФРАХ
(Ditt. Syll/3 41)
Надпись дает сведения об отношении Афин к союзникам и о положении союзников в 60 – е годы V в. до н. э. Более точно датировать надпись нельзя, так как начало ее не сохранилось.
…Постановите… сказал… [эрифреец] должен привозить… на великие Панафинеи мяса ценою [не менее], чем на три мины, и раздавать это мясо из Эрифр лицам (заведующим жертвоприношениями), каждому на одну драхму. Если же привезет… ценою не на три мины, согласно уговору , то (заведующий жертвоприношениями) должен прикупить жертвенных животных, а народ эрифрейцев должен записать (себе в долг). А кости с мяса… желающим.
Совет [буле] эрифрейцев должен быть избран с помощью бобов в составе ста двадцати человек. Избранные должны пройти докимасию в буле и не должны быть членом буле те, кто не достиг возраста в тридцать один год.
Судебное преследование должно быть основано на уликах. Быть членом буле следует не менее четырех лет. Отвергать и выносить решения должна буле в полном наличном составе, епископы [от афинян] и начальник [афинского] гарнизона, все остальное [находится в ведении] буле и начальника гарнизона.
Каждый, кому предстоит заседать в буле, прежде чем приступить к управлению, должен перед эрифрейцами поклясться [Зевсом], Аполлоном и Деметрой и призвать проклятие на себя и на своих детей на случай, если он нарушит клятву. [Клятва] должна сопровождаться сжиганием жертвенного животного.
Таким именно образом должен совет выносить свои решения. Если же это не будет соблюдаться, то [члены буле] будут оштрафованы на тысячу драхм, или народ Эрифр постановит на собрании их сместить. Пусть булевты приносят следующую клятву: «Я буду выносить решения мудрые и справедливые, насколько это [в моих силах], в отношении народа эрифрейцев и афинян и союзников я не изменю ни афинскому народу, ни союзникам, ни сам, ни другого не совращу и не перейду на сторону врага сам и не уговорю никого другого принять кого – нибудь из [беглецов], перешедших на сторону мидян [персов], без ведома афинян и народа [Эрифр], и не позволю оставаться им без ведома афинян и народа».
Далее, если [эрифреец] убьет другого эрифрейца, то будет казнен. Если же он [будет приговорен] к пожизненному изгнанию, то он лишается права пребывать также и на территории Афин и афинских союзников, а имущество его конфискуется казначейством Эрифр. А если кто – либо поймает человека, предавшего Эрифры тиранам, то может [безнаказанно сам] его казнить, а также его детей, если только дети этого человека не заявят о своем дружественном отношении к народу Эрифр и к афинянам. Все имущество казненного должно быть предъявлено: половину всего пусть получат его дети, а половина будет конфискована. Подобно этому [если кто – нибудь захватит] изменника афинского народа или гарнизона в Эрифрах… [сильно испорченное место] Булевтов [нужно избрать в буле] по семи человек от каждой филы… (Текст сильно испорчен).
Пер. А. Я. Гуревича.
№ 78. ПОЛОЖЕНИЕ В СПАРТЕ
ЗАГОВОР ПАВСАНИЯ
(Фукидид, 1, 1283, 1324, 134/1 – 3)
Отрывок сообщает о неудачной попытке Павсания свергнуть власть спартанской аристократии. Кроме помощи Персии, заинтересованной, после недавнего поражения похода Ксеркса, в увеличении числа своих сторонников в Греции, Павсаний главным образом опирался на силы порабощенных илотов, всегда готовых к восстанию, но неорганизованных. Быстрая и суровая расправа эфоров с Павсанием указывает на серьезную опасность, которая угрожала спартанской аристократии.
После того как лакедемонянин Павсаний первый раз был отозван спартанцами от должности главнокомандующего на Геллеспонте… он частным образом… снарядил… триеру и прибыл на Геллеспонт под предлогом участия в войне против персов, а на самом деле для того, чтобы завести тайные сношения с персидским царем, что он пытался сделать уже в первое свое командование, стремясь к власти над Элладой… Кроме того, ходили слухи, будто Павсаний поддерживает какие – то сношения с илотами, что и было на самом деле, так как он обещал илотам свободу и права гражданства, если они примут участие в восстании и во всем будут помогать ему.
(Убедившись в действительном существовании заговора, эфоры постановили арестовать вернувшегося в Спарту Павсания.)
Рассказывают, что, когда собирались схватить Павсания по пути, он по выражению лица подходившего к нему эфора понял его намерение, а другой эфор, из расположения к Павсанию, дал знать ему об этом незаметным кивком головы. Тогда Павсаний бегом направился к святыне Меднодомной и добежал к ней раньше эфоров: священный округ лежал близко. Там Павсаний вошел в небольшое здание, находившееся в пределах святыни, чтобы под открытым небом не терпеть от непогоды, и сохранял спокойствие. Преследуя Павсания, эфоры на мгновение запоздали, но затем они велели снять со здания крышу и двери, выждали, чтобы Павсаний вошел внутрь, отрезали ему выход оттуда и замуровали, потом расположились подле и изморили Павсания голодом. Заметивши, что он кончается в домике, эфоры вывели его с признаками жизни , и он, едва вышел, скончался тут же.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
ВОССТАНИЕ ИЛОТОВ в 464 – 454 гг. до н. э.
(Диодор, XI, 63 – 64)
То, что расчеты Павсания на восстание илотов были весьма реальны, показывает 10 – летняя война илотов против спартанцев, известная под названием 3 – й мессенской войны, вспыхнувшая через три года после его смерти. Такое напряженное положение внутри страны препятствовало Спарте вести активную внешнюю политику.
Сильное землетрясение произошло в Спарте и разрушило до основания дома лакедемонян, которых погибло более двадцати тысяч человек. Город сотрясался непрерывно в течение долгого времени, стены домов разрушались и под их обломками погибали живые люди; землетрясение уничтожило немалое количество и накопленного в домах имущества. Это бедствие они восприняли как кару, ниспосланную им каким – то разгневанным божеством, но в связи с этим им пришлось испытать и другие напасти уже со стороны людей. Именно: враждебно настроенные против лакедемонян илоты и мессенцы сперва держались спокойно, боясь могущества и силы Спарты. Когда же они увидели, что землетрясение погубило большую их часть, они с пренебрежением стали смотреть на оставшихся в незначительном числе живых и, объединившись между собой, начали войну против лакедемонян. Но царь лакедемонян Архидам , благодаря своей предусмотрительности, спас многих граждан из – под развалин и смело выступил на войну против нападающих. В то время, когда город подвергался ужасам землетрясения, он первый из всех лакедемонян, захватив полное вооружение, выбежал из города на открытое место и приказал другим гражданам сделать то же самое. Те спартиаты, которые его послушались, избежали опасности и остались в живых. Царь Архидам собрал их в боевой строй и приготовился к войне с повстанцами.
Мессенцы, соединившись с илотами, сначала двинулись на Спарту, рассчитывая захватить ее вследствие того, что у нее осталось мало защитников. Когда же они услыхали, что спасшиеся от землетрясения вместе с царем Архидамом построены в боевой строй и готовы к борьбе за родину, отказались от своего первоначального намерения, но, заняв в Мессении укрепленное место, стали делать вылазки и разорять Лаконию. Спартанцы обратились за помощью к афинянам и получили от них вспомогательное войско. Получив таким же образом военную помощь и от других союзников, они выравняли свои силы с силами противников. Сначала они даже немного превосходили их своими силами, но потом, когда у них зародилось подозрение, что афиняне склоняются на сторону мессенцев, они отказались от их помощи, говоря, что у них достаточно других союзников для отражения опасности … Таким образом, лакедемоняне вторглись тогда со своими союзниками в Мессению и осадили Итому . Тогда илоты в полном составе отложились от лакедемонян, вступили в военный союз с мессенцами и то одерживали в войне победу, то терпели неудачи. Нанося все время друг другу поражения, противники затянули войну и не могли ее окончить в течение десяти лет.
Пер. В. С. Соколова.
№ 79. ПОХОДЫ АФИНЯН В ЕГИПЕТ И НА о. КИПР
(Фукидид, I, 104, 109, 110, 112)
Ливиец Инар , сын Псамметиха, царь пограничных с Египтом ливийцев,… поднял против царя Артаксеркса большую часть Египта, принял на себя начальство и призвал на помощь афинян. Афиняне в то время пошли войной против Кипра на 200 кораблях, своих и союзнических; покинув Кипр, они прибыли в Египет. От моря афиняне поднялись по Нилу, завладели рекой и двумя частями Мемфиса и начали войну против третьей части, именуемой Белою стеною. Там находились беглецы из персов и мидян, а также те из египтян, которые не участвовали в восстании… Афиняне и союзники их испытали в войне много превратностей. Так, сначала афиняне завладели было Египтом, и царь персидский послал в Лакедемон перса Мегабаза с деньгами, чтобы склонить пелопоннесцев к вторжению в Аттику и тем побудить афинян выйти из Египта. Потерпевши неудачу и зря истративши деньги, Мегабаз с остатком сумм вернулся обратно в Азию. Тогда царь послал в Египет Мегабиза, сына Зопира, с большим войском. По прибытии в Египет сухим путем Мегабиз разбил в сражении египтян и их союзников, вытеснил из Мемфиса эллинов, запер их, наконец, на острове Просопотиде и там осаждал год и 6 месяцев, пока не осушил канала и не отвел воды его по другому направлению. Таким образом Мегабиз поставил корабли на сушу, большую часть острова соединил с материком и, переправившись к острову, взял его сухопутными войсками. Такой гибельный конец получило предприятие эллинов после шестилетней войны. Из большого числа воинов спаслись немногие, переправившись через Ливию в Кирену , большая же часть погибла. Египет снова подпал под власть персидского царя за исключением болот, которыми владел царь Амиртей . Обширность болот делала Амиртея неодолимым; к тому же «болотные» были храбрейшие из египтян. Царь ливийцев Инар, начавший все дело в Египте, был схвачен вследствие измены и распят. Пятьдесят триер с воинами из афинян и прочих союзников отправились в Египет на смену прежде посланному войску и, ничего не зная о случившемся, бросили якорь у Мендесского рукава . С суши напали на них сухопутные войска, а с моря финикийский флот , причем большая часть кораблей погибла; успели спастись только немногие. Так кончился большой поход афинян и союзников на Египет…
По прошествии трех лет между пелопоннесцами и афинянами заключен был пятилетний договор. Афиняне, воздерживаясь от военных действий против эллинов, предприняли морской поход против Кипра под начальством стратега Кимона , на двухстах своих и союзнических кораблях. Шестьдесят из этих кораблей отплыли в Египет вследствие призыва Амиртея, царя «в болотах»; прочие корабли занялись осадою Кития . По случаю смерти Кимона и наступившего голода афиняне отступили от Кития, поднялись на кораблях выше Саламина, что на Кипре, и дали морское и одновременно сухопутное сражение финикийцам, кипрянам и киликийцам , в обоих битвах одержали победу и возвратились домой; вместе с ними вернулись и те корабли, которые пришли обратно из Египта .
Пер. Ф. Г. Мищенко.
№ 80. КАЛЛИЕВ МИР
(Диодор, XII, 4, 4 – 6)
Поражение в дельте Нила положило предел экспансии Афинского морского союза на Востоке. Двойная победа при кипрском Саламине показала, однако, что силы греков еще велики. Персидская деспотия, занятая подавлением восстания внутри страны, не могла больше надеяться на возвращение потерянных греческих колоний на малоазийском побережье. После своего освобождения от власти персов они прочно вошли в состав Афинского морского союза. Создавшаяся обстановка благоприятствовала официальному прекращению затянувшихся на 50 лет сначала освободительных, а затем наступательных войн греков с персами.
Царь Артаксеркс, узнав о поражении своего войска на острове Кипре, стал совещаться со своими приближенными о войне и решил, что для него будет полезно заключить мир с эллинами. Он написал своим военачальникам и сатрапам на о. Кипре, чтобы они примирились с эллинами на каких только смогут условиях. Поэтому от Артабаза и Мегабиза были отправлены в Афины послы для переговоров об условиях мира. Афиняне приняли предложения послов, и сами снарядили полномочное посольство во главе с Каллием, сыном Гиппоника . Соглашение о мире между афинянами и их союзниками, с одной стороны, и персами, с другой стороны, было заключено на следующих условиях. Все греческие города на побережье Малой Азии должны быть автономны; сатрапы же персидского царя не должны отплывать по морю (от берегов Малой Азии) дальше чем на расстояние трехдневного пути, и между Фасилидой и Кианеями не должны плавать большие военные суда; если царь и стратеги афинские примут эти условия, то афиняне не должны будут вступать с оружием в страны, которыми управляет царь Артаксеркс. Заключив мир на таких условиях, афиняне отвели свои войска с о. Кипра, прославившись и блестящей победой и заключением выгодного мира.
Пер. В. С. Соколова.
№ 81. ПРЕВРАЩЕНИЕ АФИНСКОГО МОРСКОГО СОЮЗА В ДЕРЖАВУ
(Фукидид, I, 97 – 99)
Имея гегемонию над союзниками, которые вначале были автономны и совещались на общих собраниях, вот что предприняли афиняне в своем внутреннем управлении и в войнах, в промежуток времени между Персидской и Пелопоннесской войной, в отношении к варварам, к бунтующим своим союзникам и к тем пелопоннесцам, с какими им приходилось иметь дело в каждом отдельном случае…
Прежде всего афиняне, под начальством сына Мильтиада Кимона, после осады взяли занятый персами Эион , что на Стримоне , и жителей его обратили в рабство. Затем они обратили в рабство жителей Скироса , острова на Эгейском море, заселенного долопами , и заселили его сами . Афиняне вели войну против каристян без участия остальных эвбейцев и, спустя некоторое время, вступили с ними в мирное соглашение. Потом они воевали с отложившимися наксосцами и осадою принудили их к сдаче . Это первый союзный город , покоренный вопреки установившимся отношениям к союзникам; впоследствии то же случилось и с рядом остальных городов.
Помимо иных причин отложения союзников, важнейшими были: недоимки в уплате фороса , отказы в доставке кораблей и войска, если какой город был к тому обязан. Действительно, афиняне взыскивали определенно то, что полагалось получать с союзников, и применяли принудительные меры к ним, не привыкшим к этому или не желавшим сносить эти строгости. И в других отношениях главенство афинян было далеко не по вкусу союзникам в такой степени, как сначала, да и в совместных военных предприятиях равенства между афинянами и союзниками не было, и афиняне с большой легкостью приводили восставших к повиновению. Виноваты в этом оказались сами союзники: вследствие нерасположения к военной службе, из нежелания удаляться с родины большинство союзников обложили себя денежной данью, вместо доставки кораблей, с тем, чтобы вносить приходящиеся на их долю издержки. Таким образом, флот афинян увеличивался на средства, вносимые союзниками, а последние, в случае восстания, шли на войну неподготовленные и без необходимого опыта.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 82. ОПЛАТА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДОЛЖНОСТЕЙ В АФИНАХ
(Аристотель, Афинская полития, 24)
После этого, когда государство уже чувствовало в себе силу и было собрано много денег, Аристид советовал добиваться гегемонии, переселиться из деревень и жить в городе. «Пропитание, – говорил он, – будет у всех, и у тех, кто будет участвовать в походах, и у тех, кто будет нести гарнизонную службу, и у тех, кто будет заниматься общественными делами, – и тогда они таким образом возьмут в свои руки гегемонию». Послушавшись этого и получив власть, асриняне стали слишком деспотично относиться к союзникам, ко всем, кроме хиосцев, лесбосцев и самосцев ; этих последних они сделали стражей своей власти, предоставляя им иметь самоуправление и править теми, кем тогда правили. Устроили они и легкий способ добывать пропитание, как предложил Аристид. Дело происходило так, что на деньги от податей и пошлин и на взносы союзников содержалось более 20 тысяч человек. Именно, было 6 тысяч судей, 1 600 стрелков и, кроме того, 1 200 всадников, 500 членов совета, 500 стражников у верфей, да, кроме того, в акрополе 50, местных властей до 700 человек, и вне Афин до 700. Кроме того, когда впоследствии начали Пелопоннесскую войну, было 2 500 гоплитов, 20 сторожевых кораблей, еще корабли для перевозки гарнизонных солдат в числе 2 тысяч, избранных по жребию бобами , наконец, пританей , сироты и сторожа заключенных в тюрьме. Всем этим лицам содержание шло на казенный счет.
(«Древний мир в памятниках его письменности», ч. 2, из № 64).
№ 83. ПОСТАНОВЛЕНИЕ О ХАЛКИДЕ
(Ditt. Syll 2., 17)
В 446/5 г. до н. э. некоторые полисы на о. Эвбее пытались выйти из Афинского морского союза. В результате восстания отпала от Афин почти вся Эвбея. Восстание было подавлено афинянами под предводительством Перикла, после чего с отдельными побежденными городами были заключены договоры, в числе их и с Халкидой. Приведенная надпись освещает взаимоотношения афинян и союзников и роль афинской гелиеи и совета 500 при Перикле. Полезно сравнить постановление об Эрифрах с постановлением о Халкиде и отметить изменения, которые произошли в отношениях между афинянами и их союзниками за те 20 лет, которые отделяют одно постановление от другого.
Совет и народ решили, фила Антиохида исполняла обязанности пританов (была дежурной филой), председательствовал Драконтид, Диогнет заявил:
Последующим пунктам пусть принесут присягу совет и судьи афинян: я не изгоню халкидян из Халкиды и не разорю их города, и честного человека без суда и без постановления народа афинского не лишу гражданских прав, не накажу изгнанием, не арестую, не убью, не отниму ни у кого денег, не поставлю на обсуждение приговора ни против общины, ни против какого – либо частного лица без предуведомления. И когда придет посольство, я по мере возможности дам аудиенцию у совета и народа в течение 10 дней, когда буду состоять пританом. Это я буду соблюдать по отношению к халкидянам, если они будут повиноваться народу афинскому. Пусть посольство, которое придет из Халкиды, вместе с уполномоченными для принятия присяги приведет к присяге афинян и запишет принесших присягу. А чтобы все принесли присягу, об этом пусть позаботятся стратеги .
По следующим пунктам пусть принесут присягу халкидяне: я не изменю народу афинскому ни хитростями, ни происками какими – либо, ни словом, ни делом и не послушаюсь того, кто задумает изменить. И если кто – нибудь изменит, я сообщу афинянам. И подать я буду вносить афинянам такую, какую выхлопочу от афинян. И союзником я буду насколько могу, лучшим и добросовестным. И народу афинскому буду помогать и содействовать, если кто – нибудь будет наносить обиду народу афинскому, и буду повиноваться народу афинскому. Пусть принесут присягу из халкидян все совершеннолетние. А если кто не даст присяги, тот да будет лишен гражданской чести и пусть имущество его будет конфисковано и десятина его имущества сделается священной собственностью Зевса Олимпийского. Пусть посольство афинян, когда оно придет в Халкиду, вместе с уполномоченными для принятия присяги в Халкиде приведет к присяге и запишет халкидян, принесших присягу. Антикл заявил: в добрый час для афинян; пусть приносят присягу афиняне и халкидяне на тех же основаниях, как определил народ афинский эретрийцам. Чтобы это состоялось как можно скорее, пусть о том позаботятся стратеги. И пусть народ сейчас же изберет пять человек, чтобы они, придя в Халкиду, привели к присяге. Что же касается заложников, то ответить халкидянам, что теперь афиняне находят нужным оставить так, как было постановлено, но когда будут признавать нужным, они обсудят дело и заключат условие согласно с тем, что признают необходимым афиняне и халкидяне. Иностранцы, находящиеся в Халкиде, которые, проживая там, не платят податей в Афины, и те, которым дана народом афинским свобода, пусть будут свободны от них: а остальные пусть платят в Халкиду, как и все вообще халкидяне. Пусть это постановление и присягу напишет в Афинах секретарь совета на каменной плитеи поставит в акрополе за счет халкидян, а в Халкиде пусть напишет и поставит в храме Зевса Олимпийского совет халкидян. Такое постановление надо принять относительно халкидян. Жертвоприношения же в силу прорицаний оракула за Эвбею пусть совершат как можно скорее вместе с Гиероклом 3 мужа, которых выберет их собственный совет. А чтобы жертвы были принесены елико возможно скорее, пусть стратеги примут участие в заботах об этом и доставят денег для этого.
Архестрат заявил: все остальное пусть будет, как предлагает Антикл, только взыскания у халкидян пусть будут в Халкиде по их собственному усмотрению, как для афинян в Афинах, за исключением изгнания, смертной казни и лишения гражданской чести, а по этим делам пусть будет право апелляции в Афины в суд присяжных (гелиею) с фесмофетами согласно с постановлением народа. Об охране же Эвбеи пусть заботятся стратеги, елико возможно тщательнее, чтобы было как можно лучше для афинян.
(«Древний мир в памятниках его письменности», ч. 2, № 62).
№ 84. СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ПЕРИКЛА
(Плутарх, Перикл, 11, 12)
Перикл дал народу волю и стал заискивать у него, постоянно придумывая, как бы возможно чаще устраивать всенародные зрелища для граждан, угощать их на счет казны, устраивать торжественные процессии, вообще воспитывать в городе народ не грубыми удовольствиями. Ежегодно он высылал в море шестьдесят триер. Их многочисленный экипаж составляли граждане, служившие на жалованье восемь месяцев, изучавшие и упражнявшиеся вместе с тем в морском деле. Затем он отправил тысячу клерухов, в Херсонес , пятьсот на Наксос , двести пятьдесят на Андрос , тысячу во Фракию, на границы владений бизальтов , других в Италию для заселения Сибариса, переименованного в Фурии . Этими мерами Перикл старался очистить город от ленивой и беспокойной вследствие праздности черни и в тоже время облегчить положение неимущих слоев народа, причем желал, чтобы соседство колонистов пугало союзников и чтобы, находясь под надзором, последние не думали об отпадении. Но, что больше всего радовало афинян, чем они гордились и чему всего сильнее удивлялись другие, это великолепные храмы, в настоящее времяв единственные свидетели того, что минувшее прославленное величие Греции и ее прежнее богатство не были сказкою…
Перикл объяснял народу, что он не обязан давать союзникам отчета в употреблении их денег, раз ведет войны для их защиты, сдерживает персов; что они дают не конницу, не флот или пехоту, а одни деньги, и что, если получившие их употребляют их по назначению, они принадлежат не тем, кто их дал, а тому, кто их получил. Город, указывал Перикл, достаточно снабжен необходимым для войны, поэтому излишек в денежных средствах следует употребить на постройки, которые, после своего окончания, доставят гражданам бессмертную славу, вовремя же производства работы улучшат их материальное положение, так как при этом проявится разнообразная деятельность, удовлетворяющая различные потребности, все ремесла придут в оживление; никто не станет сидеть сложа руки; почти весь город будет служить на жалованье и таким образом сам заботиться о своем благоустройстве и пропитании. Молодые и здоровые люди получали во время войны жалованье от государства; но Перикл желал, чтобы и ремесленники, не обязанные служить в солдатах, имели свою долю участия в доходах, но получали их не даром, а работая. Вот почему он предложил народу план больших построек, архитектурных работ, требовавших от исполнителей искусства и долгого времени, чтобы население, пребывающее у себя дома, могло принимать участие в этой деятельности, пользоваться государственными доходами наравне с матросами или служившими в гарнизонах и в пехоте.
У государства был строевой лес, камень, медь, слоновая кость, золото, черное дерево и кипарис; у него были и ремесленники, которым это могло служить материалом при работе, плотники, скульпторы, лепщики из глины, бронзовых дел мастера, каменотесы, золотых дел мастера и токари по слоновой кости, художники, делающие орнаменты, граверы, затем те, кто занимается отправкой товаров и развозят их по морю: купцы, матросы, судохозяева, и по земле: тележники, коннозаводчики, извозчики, канатные мастера, ткачи, шорники, рабочие, строящие дороги, и рудокопы. Каждое из ремесел имело своих рабочих из простого народа, точно полководец, командующий своим войском; они служили орудием труда и рабочей силой. Таким образом, эти занятия были распределяемы, если можно выразиться, между всеми возрастами и профессиями, увеличивая благосостояние каждого.
(«Древний мир в памятниках его письменности», ч. 2, № 66).
№ 85. ОСНОВАНИЕ АФИНСКОЙ КОЛОНИИ БРЕИ ВО ФРАКИИ
(Ditt. Syll.,3 67)
… если же привезет с собой , то пусть лишится этого имущества сам обманщик, или тот, кто это записал. [Колонисты] должны предоставить им для жертвоприношений за свою колонию [стада овец, сколько они] считают нужным. Следует выбрать [десять человек] геономов для распределения земли, по одному от филы. Пусть распределят землю. Демоклид же пусть управляет колонией самостоятельно, насколько может [лучше]. Объявленные раньше участки земли пусть останутся там, как они есть, а других не нарезать. На великие Панафинеи отправлять быка и двух овец…
Если же кто – нибудь пойдет войной на [землю] колонии, то городам нужно придти на помощь (как можно скорее), согласно договору… как было записано [относительно городов], расположенных во Фракии. [Это (постановление)] должно быть вырезано (на стеле) и выставлено в городе. Колонисты должны предъявить эту стелу своим должностным лицам. Если же кто – либо будет решать дела вопреки [постановлению, содержащемуся в стеле или какой – нибудь оратор] выступит публично, либо будет призывать к нарушению или к отмене каких – либо постановлений [стелы], то он сам и его дети будут лишены гражданских прав, а его имущество конфисковано, причем [десятая часть], будет отдана в пользу богини , если только сами колонисты не попросят за него… А кто запишется в колонисты, будучи воином в походе, тот после возвращения в Афины должен будет поселиться в Брее в течение тридцати дней. Колонию вывести в тридцатидневный срок. Эсхин же выдает деньги на проводы [колонистов].
Фантокл принял относительно колонии в Брее постановление, подобное постановлению Демоклида. Притании Эрехфея [поручена было] привести Фантокла на первое заседание буле, а в Брею вывести колонию из фетов и зевгитов.
Пер. А. Я. Гуревича.
№ 86. АФИНСКАЯ ПОЛИТИЯ ПСЕВДОКСЕНОФОНТА
Автор и время написания этого интересного политического памфлета неизвестны. «Афинская полития», или «Государственное устройство афинян», была найдена в сборнике сочинений Ксенофонта, но ему не принадлежит. Это единственный, дошедший до нас образец политической публицистики первого периода Пелопоннесской войны. Афины – еще могущественная морская держава. Соседняя сухопутная держава (Спарта) еще не совершала далеких сухопутных походов. Косвенные указания в тексте определяют 425 г. до н. э., как наиболее вероятную дату написания памфлета. Автором памфлета, очевидно, был афинский рабовладелец – олигарх, который стремится всесторонне разобраться в особенностях ненавистной ему рабовладельческой демократии. Внимательный, но враждебный взор проницательного публициста отмечает характерные черты внутренней и внешней политики афинского демоса, ее достоинства и недостатки, которые при изучении памфлета необходимо сопоставить с изображением афинской демократии в речи ее апологета – первого стратега Перикла.
I(2) Прежде всего я скажу, что справедливо в Афинах бедным и простому народу пользоваться преимуществом перед благородными и богатыми по той причине, что народ – то как раз и приводит в движение корабли и дает силу государству – именно кормчие, начальники гребцов, пятидесятники, лоцманы, корабельные мастера – вот эти – то люди и сообщают государству силу в гораздо большей степени, чем гоплиты, и знатные и благородные. И раз дело обстоит так, то представляется справедливым, чтобы все имели доступ к государственным должностям как при теперешних выборах по жребию, так и при избрании поднятием рук и чтобы предоставлялась возможность высказываться всякому желающему из граждан. (3) Затем, таких должностей, которые приносят спасение, если заняты благородными людьми, и подвергают опасности весь вообще народ, если заняты неблагородными, – этих должностей народ вовсе не добивается; он не находит нужным получать должности ни стратегов, ни гиппархов . Он понимает, что получает больше пользы, если эти должности не исправляет сам, а предоставляет их исправлять наиболее могущественным людям. Зато он стремится занимать те должности, которые приносят в дом жалованье и другие выгоды… (5) Во всякой земле лучший элемент является противником демократии, потому что лучшие люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но зато самым тщательным образом соблюдают благородные начала, тогда как у простого народа – величайшая необразованность, недисциплинированность и низость. Действительно, людей простых толкают на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество – качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств.
… (8) Конечно, не такие порядки нужны для того, чтобы государство могло сделаться наилучшим, но зато демократия скорее всего может сохраниться при таких условиях. Народ ведь желает вовсе не прекрасных законов в государстве, если при этом ему самому придется быть в рабстве, но хочет быть свободным и управлять, а до плохих законов ему мало дела. Ведь от порядка, который ты считаешь нехорошим законодательством, народ сам получает силу и бывает свободен…
(10) С другой стороны, очень велика в Афинах распущенность рабов и метеков, и нельзя тут побить раба, и он перед тобой не посторонится. А почему существует этот местный обычай , я объясню. Если бы позволялось обычаем свободному бить раба, или метека, или вольноотпущенника, часто били бы афинянина, приняв его за раба, потому что и по одежде тут народ нисколько не лучше, чем рабы и метеки, да не лучше нисколько и по всему внешнему виду. (11) Если же кто удивляется и тому, что тут позволяют рабам быть избалованными и некоторым вести роскошную жизнь, то окажется, может быть, что и это делают сознательно. Действительно, где морская держава, там рабы необходимо должны служить за деньги, чтобы нам получать оброк из того, что будут они зарабатывать, и необходимо там им предоставлять свободу , а где есть богатые рабы, там уже невыгодно, чтобы мой раб боялся кого – нибудь другого. В Лакедемоне, например, мой раб тебя боялся бы; если же твой раб будет меня бояться, ему может быть придется другой раз отдать и собственные деньги, чтобы не подвергаться опасности самому лично. (12) Так вот вследствие этого мы предоставили и рабам такую же свободу слова , как и свободным, а равно и метекам , как гражданам, потому что государство нуждается в метеках из – за многочисленности ремесел и в интересах морского дела. Потому – то мы предоставили естественно и метекам равную свободу слова.
(13) А общества, занимавшиеся в Афинах гимнастическими и мусическими выступлениями, народ упразднил, считая это неподходящим, так как увидел, что не может сам тщательно заниматься этим. Зато, что касается хорегий, гимнасиархий и триерархий , он понимает, что хорегами являются богатые, а народ лишь нанимается на службу в хорегиях, что гимнасиархами и триерархами являются богатые, народ же нанимается на службу на триеры и в гимнасии. Народ во всяком случае хочет получать деньги и за пение, и за бег, и за танцы, и за плавание на кораблях, чтобы и самому иметь прибыль и чтобы богатые становились беднее. Да и в судах он не столько заботится о справедливости, сколько о своей собственной выгоде.
(14) Что же касается союзников, то у них толпа, очевидно, тоже преследует злостными клеветами и ненавистью благородных; а так как афиняне понимают необходимость того, чтобы подчиненный ненавидел своего повелителя, и, с другой стороны, знают, что если в государствах силу будут иметь богатые и благородные, то в Афинах власть очень недолго будет оставаться в руках народа, – ввиду этого они благородных лишают там гражданской чести, отнимают имущество, изгоняют из своих владений и убивают, а простых поддерживают. Благородные из афинян защищают благородных в союзных государствах, понимая, что им самим выгодно всегда защищать в других государствах лучших людей. (15) Но может быть кто – нибудь скажет, что это и составляет силу афинян, если союзники в состоянии вносить деньги; между тем демократам представляется большой выгодой, чтобы деньги союзников были в руках каждого отдельного из афинян, а союзники – чтобы имели лишь столько, сколько нужно для пропитания, и чтобы занятые работой не были в состоянии замышлять чего – нибудь против них.
(16) По мнению некоторых, народ афинский делает ошибку также и в том, что заставляет союзников ездить для судебных дел в Афины . Но афиняне возражают на это, исчисляя, сколько заключается в этом преимуществ для афинского народа: во – первых, из судебных пошлин он получает целый год жалованье ; затем, сидя дома и не выезжая на кораблях, он распоряжается в союзных государствах и при этом людей из народа поддерживает в судах, а противников уничтожает. А если бы все вели свои процессы у себя на родине, то, будучи недовольны афинянами, старались уничтожить тех из своей среды, которые наиболее сочувствуют афинской демократии… (19)… имея владения за пределами Аттики и посылая туда своих должностных лиц, афиняне… привыкли владеть веслами… (20).. Большинство (афинян) умеет грести сейчас же, как вступит на военные корабли, так как приучилось к этому уже раньше в течение всей жизни.
II. (1) Войско гоплитов, которое кажется в Афинах наиболее слабой стороной, таково и на самом деле, и афиняне думают, что – врагам своим уступают и в качестве и в численности, а союзников, которые вносят им подать, превосходят всех даже и на суше. При этом они убеждены, что такого войска гоплитов им вполне достаточно, если они превосходят им своих союзников… (3) А из тех подчиненных афинянам государств, которые лежат на материке, большие подчиняются из страха, а маленькие главным образом из – нужды: ведь нет такого государства, которое не нуждалось бы в привозе или вывозе чего – нибудь, и значит ни того, ни другого не будет у него, если оно не станет подчиняться хозяевам моря. (4) Затем, властителям моря всегда можно делать то, что властителям суши удается только иногда, – опустошать земли более сильных; именно, можно подходить на кораблях туда, где или вовсе нет врагов, или где их немного, а если они приблизятся, можно сесть на корабли и уехать, и, поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобнее с сухопутной армией. (5) Далее, властителям моря можно предпринимать плавание как угодно далеко от свсей родины, а войску сухопутной державы невозможно от своей земли отойти на расстояние многих дней пути, потому что такие передвижения медленны, и невозможно, идя сухим путем, иметь с собой запасов провианта на долгое время. При этом тому, ктоидетсухим путем, надо, чтобы страны были дружественные или же надо пробивать себе путь, побеждая в сражении; а тому, кто едет по морю, можно высадиться там, где он имеет превосходство, а в том месте, где он его не имеет, можно не высаживаться, а проехать мимо, пока не придет к дружественной стране или к более слабым, чем он сам. (6) Затем от неурожая плодов, насылаемого Зевсом, сухопутные державы серьезно страдают, морские же переносят это легко, потому что не все земли страдают в одно и то же время, и таким образом из благополучной местности доставляется все нужное тому, кто владычествует над морем. (11) А если уж говорить о богатстве греков и варваров, то афиняне одни могут иметь его у себя. В самом деле, если какой – нибудь город богат корабельным лесом, куда он будет сбывать его, если не добьется на это согласия тех, кто господствует над морем? И если какой – нибудь город богат железом, медью или льном, куда он будет сбывать, если не заручится согласием того, кто господствует над морем? А ведь из всего этого и создаются у меня корабли; от одного получается лес, от другого – железо, от третьего – медь, от четвертого – лен, от пятого – воск. (12) … И вот я без всякого труда со своей стороны получаю все эти произведения земли по морю, а между тем, никакой другой город не имеет у себя двух таких продуктов разом, так как не бывает в одной стране сразу и лес, и лен, но там, где родится очень много льна, страна ровная и безлесная. Точно так же и медь с железом не идут из одного и того же государства, равно как и все остальное не бывает в одном государстве сам – друг или сам – третей, но в одном – одно, в другом – другое…
(14) Одного только нехватает афинянам. Именно, если бы они владычествовали над морем, живя на острове, им можно было бы, вредя при желании другим, не терпеть ничего худого, пока сами владычествуют над морем, причем и земля их не пострадала бы, и врагов не пришлось бы сверх того ожидать к себе. Но при настоящем положении больше страдают от прихода врагов крестьяне и богатые афиняне, тогда как демократический элемент, хорошо зная, что ничего из его достояния враги не сожгут и не уничтожат, – живет беспечно, не боясь их прихода… (16) … Свое имущество они отдают островам на сбережение, уверенные в прочности своего господства на море, и не глядят на то, что земля Аттики подвергается опустошению, так как понимают, что если будут жалеть ее, лишатся других более важных благ .
(17) Далее, союзные договоры и присягу для олигархических государств необходимо соблюдать; если же договоры не будут соблюдаться, тогда или называют того, по вине которого ты страдаешь, или тех немногих лиц, – которые заключили договор. А что касается народа, то, какие бы договоры он ни заключил, можно каждому из его среды, сваливая вину на кого – нибудь одного – на говорившего тогда оратора и на председателя собрания , ставившего вопрос на голосование, – отрекаться, говоря, что не присутствовал тогда и что не согласен с этим. И если не найдут нужным считать его действительным, у них придуманы тысячи предлогов, чтобы не исполнять того, чего не захотят. Притом, если произойдет что – нибудь худое от принятого народом решения, демократу приписывают вину в этом тому, что кучка людей, противодействуя ему, испортила все дело; если же будет какой – нибудь успех, тогда приписывают честь этого себе. (18) С другой стороны, осмеивать в комедиях и бранить народ афиняне не позволяют, чтобы не распространялась хула на них же самих; но по отношению к частным лицам, если кто хочет осмеять другого, они поощряют это, хорошо зная, что не из простого народа и не из заурядной массы по большей части бывает осмеиваемый, но это – или богатый, или знатный, или влиятельный, и только редко подвергается осмеянию кто – нибудь из бедных и демократов, да и то лишь в том случае, если он суется во все дела и стремится чем – нибудь выделяться из народа; потому, если таких и осмеивают, они не возмущаются. (19) Итак, я по крайней мере утверждаю, что народ в Афинах понимает, кто из граждан благородный и кто простой, и, понимая это, любит своих сторонников и радетелей, хотя бы они были простыми, а благородных скорее ненавидит, так как не думает, чтобы их благородство служило ко благу ему, но ждет от него лишь худого. И, наоборот, некоторые, стоящие в самом деле за народ, по происхождению вовсе не демократы. (20) Я, со своей стороны, допускаю демократическую точку зрения для самого народа, потому что каждому простительно заботиться о самом себе. Но кто, не принадлежа к народу, предпочитает жить в демократическом, а не в олигархическом государстве, тот просто задается какими – нибудь преступными намерениями и видит, что мошеннику скорее можно остаться незамеченным в демократическом государстве, чем в олигархическом.
III. (1) Итак, что касается государственного устройства афинян, то характер его я, конечно, не одобряю; но раз уж они решили иметь демократическое правление, мне кажется, что они удачно сохраняют демократию, пользуясь теми приемами, которые я указал.
Кроме того, как я вижу, некоторые упрекают афинян еще и за то, что иногда у них совету и народу не удается решить дело человека, хотя бы он и ожидал решение целый год. Происходит и это в Афинах только из – за того, что вследствие множества дел они не успевают всех отпускать, разрешив их дела. (2) Да и как бы они могли успеть сделать это, когда им приходится, во – первых, справлять столько праздников, сколько еще ни одному из греческих государств, – а во время их труднее добиться чего – нибудь по делам государства, – затем разбирать столько частных и государственных процессов и отчетов, сколько не разбирают и все вообще люди, а совету совещаться часто о войне, часто об изыскании денег , часто о законодательстве, частое текущих событиях государственной жизни, часто о делах с союзниками, принимать подать, заботиться о верфях и святилищах . Так что же удивительного, что при наличии стольких дел они не в состоянии всем людям разрешить их дела? (3) Некоторые говорят: стоит кому – нибудь, кто располагает деньгами, обратиться к совету или народу, и он добьется разрешения своего дела. Я, пожалуй, соглашусь, что деньгами в Афинах добиваются многого и добивались бы еще большего, если бы еще больше было людей, готовых давать деньги. Но все – таки я прекрасно знаю, что всех просителей удовлетворить государство не в состоянии, сколько ни давали бы ему золота и серебра… (9) Конечно, чтобы улучшился государственный порядок, можно многое придумать, но чтобы существовала демократия и чтобы в то же время было лучшее правление, – найти удовлетворительное решение этого нелегко; разве только, как я только что сказал, можно в мелочах что – нибудь прибавить или отнять.
(10) Затем, мне кажется, афиняне и в том отношении неправильно рассуждают, что принимают сторону худших в государствах, где происходит смута. Но они это делают сознательно, потому что если бы они принимали сторону лучших, то вступались бы не за своих единомышленников: ведь ни в одном государстве лучшие люди не сочувствуют демократии; конечно, подобный подобному всегда друг. Вот поэтому – то афиняне и вступаются за то, что подходит к ним самим…
(12) Может быть, кто – нибудь возразит, что, видно, никто не подвергся в Афинах несправедливо лишению гражданской чести . Я же утверждаю, что есть некоторые, которые лишены прав несправедливо, но их лишь немного. Между тем, чтобы посягнуть на существование афинской демократии, нужна не горсть людей; к тому же обыкновенно бывает, что об этом совершенно не помышляют те, которые лишены прав справедливо, а лишь те, которые несправедливо. (13) Как же в таком случае можно представить себе, чтобы большинство было несправедливо лишено прав в Афинах, где народ сам исправляет должности и где лишаются прав лишь за такие дела, как недобросовестное отправление должности, нечестные речи и действия? Принимая вот это в соображение, не следует думать, чтобы какая – либо опасность грозила в Афинах со стороны людей, лишенных гражданской чести.
Пер. С. И. Радцига.
№ 87. ИЗ РЕЧИ ПЕРИКЛА НА ПОХОРОНАХ ПЕРВЫХ ПАВШИХ В ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОЙНЕ ВОИНОВ
(Фукидид, II, 36 – 41)
Перикл, глава Афинского государства, в своей речи дает идеализированное изображение афинской рабовладельческой демократии. Речь, в том виде, в каком она дошла до нас, является в значительной мере произведением Фукидида, основанном на личных воспоминаниях. При изучении речи Перикла полезно сравнить её содержание с содержанием Псевдоксенофонтовой «Афинской политии»; см. предыдущий № 86.
«Я начну прежде всего с предков, потому что и справедливость и долг приличия требуют воздавать им при таких обстоятельствах дань воспоминания. Ведь они всегда и неизменно обитали в этой стране и, передавая ее в наследие от поколения к поколению, сохранили ее, благодаря своей доблести, свободно до нашего времени. И за это они достойны похвалы, а еще достойнее ее отцы наши, потому что к полученному ими наследию они, не без трудов, приобрели то могущество, которым мы располагаем теперь, и передали его нынешнему поколению. Дальнейшему усилению могущества содействовали, однако, мы сами, находящиеся еще теперь в цветущем зрелом возрасте. Мы сделали государство вполне и во всех отношениях самодовлеющим и в военное и в мирное время. Что касается военных подвигов, благодаря которым достигнуты были отдельные приобретения, то среди людей, знающих это, я не хочу долго распространяться на этот счет и не буду говорить о том, с какой энергией мы или отцы наши отражали вражеские нападения варваров или эллинов. Я покажу сначала, каким образом действуя мы достигли теперешнего могущества, при каком государственном строе и какими путями мы возвеличили нашу власть, а затем перейду к прославлению павших. По моему мнению, о всем этом уместно сказать в настоящем случае, и всему собранию горожан и иноземцев полезно будет выслушать мою речь.
«Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или ином деле; равным образом, скромность знания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую – либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что – либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время, в особенности прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи не писанными, влекут общепризнанный позор. Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как благопщкугойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли. В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто – либо из врагов, увидев что – нибудь не сокрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и, тем не менее, с не меньшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. И вот доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большею частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою – либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас не постыдно, напротив, гораздо позорней не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас заботиться о своих домашних делах и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем – то вредным для дела; больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же – нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы и сладости жизни, и когда это не заставляет их отступать перед опасностями. Равным образом, в отношении человека к человеку мы поступаем противоположно большинству: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу – более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство – центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя самодовлеющего состояния. Что все сказанное не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам. …Мы нашею отвагою заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое – то государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых подобает желать трудиться ради него».
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 88. РАБ, УПРАВЛЯЮЩИЙ ХОЗЯЙСТВОМ ПЕРИКЛА
(Плутарх, Перикл, 16)
(Пример привилегированного положения раба в домохозяйстве богатого рабовладельца.)
Не желая терять своего богатства, полученного им по наследству от отца, вследствие своего небрежения, и не имея возможности из – за своей занятости уделять ему слишком много забот и времени, Перикл организовал такое им управление, каксе счел самым простым и экономным. Все сборы годового урожая он целиком продавал, а потом жил и удовлетворял потребности своего хозяйства, покупая на рынке все самое необходимое. Поэтому такой его режим не был приятен для его взрослых сыновей, да и к женщинам в своем доме он не был щедр. Их раздражало то, что все траты были рассчитаны по дням и сведены к самым скудным размерам. В его хозяйстве ни в чем не было изобилия, какое обыкновенно бывает в больших и богатых домах, но все расходы и приходы строго проверялись по счету и разными мерами. Всю эту систему управления хозяйством Перикла в точности проводил один из его рабов, по имени Евангел, обученный и подготовленный, как никто другой, самим Периклом к такому ведению хозяйства.
Пер. В. С. Соколова.
№ 89. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТРУДА РАБОВ В МАСТЕРСКИХ
а) («Жизнь Софокла», 126)
[Отец трагика Софокла] Софил… держал рабов – медников или плотников.
(«Античный способ производства», 37).
б) (Схолии к «Всадникам» Аристофана, 44).
Отец Клеона , Клеоним, держал мастерскую рабов – кожевников.
(«Античный способ производства», 36).
Пелопонесская война
Усиление 1 – го Афинского морского союза и стремление к расширению контролируемых Афинами территорий, вызванное развитием рабовладельческого хозяйства и расслоением среди свободных, возбудило опасение Спарты и связанных с ней конкурентов Афин, главным образом Коринфа. Особенно опасным для Спарты и Коринфа было намечавшееся стремление Афин утвердиться в южной Италии и Сицилии. Обе стороны начали готовиться к войне. Начала военные действия Спарта. На опасения спартанцев как на причину войны, а также на активность Коринфа и Спарты, стремившихся развязать войну с Афинами, и на противоречия между двумя лагерями рабовладельческих полисов – демократическим, возглавлявшимся Афинами, и олигархическим, возглавлявшимся Спартой и Коринфом,– указывает Фукидид (документ № 90). В соответствии с наличными силами Афины разработали план морской войны, а Спарта – сухопутной.
О проведении этих планов в жизнь прежде всего рассказывают № 92 и 93. Спартанцы вторглись в Аттику. «Афиняне увидели неприятельское войско на расстоянии шестидесяти стадий от города… земля их опустошалась у них на глазах». Но афинский флот в это время разорял берега Пелопоннеса. Даже страшная эпидемия чумы не приостановила морских операций афинян (№ 93). Морским десантом являлась и самая крупная в первый период войны боевая операция афинян в Пилосе и на о. Сфактерии (№ 97). Грандиозной военно – морской операцией была и Сицилийская экспедиция (№ 100 и 104). Интересны сведения, которые сообщает начало документа № 92. В нем перечисляются союзники Афин и союзники Спарты. Этот перечень сразу указывает на большие масштабы, на общегреческий характер войны. Но, с другой стороны, достаточно внимательно прочитать отрывок № 91 – «Размеры афинской государственной казны и военных сил в начале войны», чтобы убедиться в относительной скромности ресурсов даже такого богатейшего древнегреческого государства, как Афинская морская держава.
Битва на о. Сфактерии (№ 97), одна из самых значительных в первом периоде войны, произошла между армиями, общая численность которых доходила до 3 000 человек. Это, разумеется, не мешало ожесточению сражавшихся.
Классовая борьба в период войны достигла высокого напряжения. Воюющие стороны пытались использовать основное противоречие рабовладельческого общества, переманивая друг у друга рабов и надеясь на помощь рабов противника. И с этой точки зрения интересен № 97, повествующий о том, как, производя вылазку в Пилосе, афиняне понадеялись на помощь порабощенных спартанцами илотов и не ошиблись в этом. Документ № 98 рассказывает, как спартанцы, ослабленные потерей Пилоса, произвели жестокое избиение илотов. Он ярко характеризует вероломные приемы рабовладельцев и ожесточенность отношений между угнетателями и угнетенными, которые дошли до таких размеров, что пункт о помощи против илотов был включен спартанцами в мирный договор со своими постоянными врагами– афинянами в 421 г. (№ 99). При изучении классовой борьбы в Пелопоннесе следует привлечь все эти три документа.
О размерах производства, основанного на труде и эксплоатации рабов в Афинах, дают представление № 102 и 103. Вопреки утверждениям неизвестного олигарха, автора так называемой «Афинской политии Псевдоксенофонта» (см. раздел VII, № 86), положение рабов в Афинах было тяжелым; иначе нельзя объяснить бегство из Афин к спартанцам более двадцати тысяч рабов.
Война осложнялась и борьбой в среде рабовладельцев: между аристократией и демократией. Яркий пример такой борьбы содержит рассказ Фукидида о событиях на о. Керкире в 426 г. до н. э. Как и на войне, враждующие группы рабовладельцев стремились переманить на свою сторону рабов. Большинство рабов во время этого междоусобия примкнуло к демократам, однако не все – часть рабов поддерживала и олигархию. С обеих сторон было совершено много жестокостей, обычных в рабовладельческом обществе. Документы № 94 и 95 тоже содержат наглядные примеры жестокой расправы победителей над побежденными врагами. Нередко победители уничтожали побежденный город полностью. О такой ужасной, но обычной в ту пору расправе победителей – спартанцев над капитулировавшим городом Платеями сообщает отрывок под № 95.
Рассказывая о Сицилийской экспедиции, следует на основании документа № 100 показать элементы авантюризма в этом предприятии. Ведь, по словам Фукидида, «большая часть афинян не имела представления ни о величине этого острова (Сицилии), ни о числе его жителей». Однако экономическое развитие рабовладельческого полиса требовало расширения территории эксплуатации, так как рабский труд вытеснял труд свободных, увеличивал массу разоренных граждан, не имевших возможности найти средства к существованию в черте полиса. Это способствовало популярности идеи Алкивиада, предложившего из честолюбивых побуждений завоевать о. Сицилию. Алкивиад был политическим деятелем периода начавшегося упадка рабовладельческого полиса – авантюристом, ставившим личные интересы выше общественных. Ему следует противопоставить политических деятелей предшествующего периода расцвета рабовладельческих Афин– Фемистокла и Перикла (см. раздел VII, № 74, 84 и др.), честно служивших интересам родины, т. е. афинской рабовладельческой демократии.
Для выяснения обстоятельств окончательного поражения Афин в Пелопоннесской войне следует привлечь документ № 105, содержащий два договора спартанцев о союзе с персами. Спартанцы, не имея достаточно финансов для успешного ведения длительной войны и убедившись, что Афины нельзя победить без сильного флота, в конце концов прибегли к помощи Персии.
Особенно важен был следующий пункт договора: «Корабли лакедемонян, их союзников и царские пусть ведут войну сообща».
Последние документы VIII раздела № 106–108 рассказывают о событиях конца войны и о поражении Афин. Важно отметить слабость олигархов в Афинах, которых поддерживали главным образом иноземные силы, в частности – спартанские войска, как это особенно видно из № 108, повествующего о том, как победа аристократической реакционной Спарты привела к временному падению демократии в Афинах.
Интересен документ № 107, ярко рисующий неполноправное положение афинских «союзников», которые не раз восставали против Афин в период Пелопоннесской войны (см. № 94 о восстании афинского «союзникам Митилены), что использовала в своих интересах Спарта. Афинские «демократические» рабовладельцы рассматривали союзников и как объект эксплоатации. Только после окончательного поражения в войне и последовавшего вслед за ним отпадения всех союзников афиняне догадались даровать афинское гражданство жителям единственного оставшегося верным Афинам союзного острова Самоса. Демос обычно поддерживал Афины, олигархи и аристократы – поддерживали Спарту. Это видно, в частности, на примере восстания в Митиленах и его подавления, а также на примере восстания на Керкире.
Не лишнее будет отметить, что даже после провала Сицилийской экспедиции спартанцам удалось одолеть Афины только при помощи персидской монархии.
Междоусобная Пелопоннесская война, порожденная противоречиями развития рабовладельческого общества, способствовала упадку Греции.
№ 90. ПРИЧИНЫ И ПОВОДЫ ВОЙНЫ
(Фукидид, I, 23, 4 – б)
… Начали войну афиняне и пелопоннесцы нарушением тридцатилетнего мира, который был заключен между ними после покорения Эвбеи . Чтобы в будущем кто – нибудь не стал доискиваться, откуда возникла у эллинов такая война, я предварительно изложу распри и причины , вследствие которых мир был нарушен. Истиннейший повод, хотя на словах и наиболее скрытый, состоит, по моему мнению, в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам и тем вынудили их начать войну.
Что же касается тех причин, о которых с обеих сторон говорилось открыто и которые привели к нарушению мира и возникновению войны, то они заключались в следующем.
КОНФЛИКТ ИЗ – ЗА ЭПИДАМНА И КЕРКИРЫ
(Фукидид, I, 24 – 31, 44/1, 45,/1 – 2, 55/2 с пропусками).
(Конфликт был одним из главных поводов, ускоривших начало Пелопоннесской войны.)
Есть в Ионийском заливе , на правой стороне от входа в него, город Эпидамн. В окрестностях его живут варвары тавлантии иллирийского племени. Город основали керкирцы, вождем же колонии был… коринфянин, из потомков Геракла, согласно древнему обычаю приглашенный из метрополии . В числе колонистов были также некоторые коринфяне и остальные дорийцы. С течением времени эпидамнцы усилились, и город стал многолюдным. Перед самым началом этой войны демократия Эпидамна изгнала олигархов из города, а последние, вместе с варварами, стали грабить оставшихся в городе жителей с суши и с моря. Оставшиеся в городе эпидамнцы, находясь в угнетенном положении, отправили послов в Керкиру, как в свою метрополию, с просьбою не оставить их без внимания в их бедственном положении, примирить с изгнанниками и положить конец войне с варварами. Вот о чем просили послы, расположившись, в качестве умоляющих, в храме Геры. Однако керкирцы не вняли их мольбам, и отпустили послов ни с чем. Узнав, что от Керкиры не будет им никакой защиты, эпидамнцы были в затруднении, как им уладить создавшееся положение. Поэтому они отправили в Дельфы послов вопросить бога: не передать ли им свой город коринфянам, как основателям колонии, и не попытаться ли получить от них какую – нибудь защиту. Бог дал послам ответ: передать город коринфянам и признавать их главенство. Согласно прорицанию эпидамнцы явились в Коринф, передали колонию коринфянам… Они просили не допускать их до погибели, но защитить их…
…Коринфяне с радостью занялись отправкою вспомогательного войска в Эпидамн, предлагали отправляться туда, в качестве колонистов, всякому желающему и послали гарнизон из ампракиотов , левкадцев и собственных граждан… Тогда керкирцы на сорока кораблях пошли на Эпидамн, имея при себе изгнанников , которых они желали снова водворить на родине, и прихватив с собою иллирийцев. Блокировавши город, они объявили, что все желающие эпидамняне и находившиеся в Эпидамне чужестранцы могут безопасно удалиться, угрожая, в противном случае, поступить с ними как с неприятелями. Так как эпндамнцы не послушали их, то керкирцы приступили к осаде города (лежал он на перешейке). Когда посланные из Эпидамна явились в Коринф с известием об осаде, коринфяне стали снаряжать войско и вместе с тем через глашатаев предлагали всем желающим отправляться в Эпидамн на жительство на равных и одинаковых условиях с прежними жителями и новыми колонистами… Коринфяне просили также мегарцев сопровождать со своим флотом колонистов на тот случай, если бы керкирцы вздумали задержать их на море. Мегарцы изъявили готовность отплыть вместе с ними.
(Далее перечисляются другие союзники Коринфа.)
Когда керкирцы узнали об этих приготовлениях, то вместе с лакедемонскими и сикионскими послами, которых они взяли с собою, явились в Коринф с требованием отозвать назад из Эпидамна и гарнизон и колонистов, как не имеющих никакого касательства к Эпидамну. Если же коринфяне имеют на Эпидамн какие – либо претензии, то они готовы предстать на суд перед пелопоннесскими государствами, выбранными по обоюдному соглашению: за кем суд признает колонию, те и будут ею владеть. Они изъявляли также желание представить вопрос на решение Дельфийского оракула, лишь бы не доводить дело до войны. В противном случае, говорили керкирцы, коль скоро коринфяне действуют насилием, и они будут вынуждены искать себе помощи у союзников, нежелательных для коринфян, преимущественно не у тех, которых имеют теперь . Коринфяне не шли ни на одно из этих предложений; когда же корабли их были вооружены и союзники явились, они предварительно послали глашатая к керкирцам с объявлением войны, потом вышли в море на семидесяти кораблях с двумя тысячами гоплитов и направились к Эпидамну с намерением начать военные действия против керкирцев… тогда и керкирцы направились против них в открытое море, выстроились в боевой порядок и дали сражение. Решительная победа одержана была керкирцами…
…керкирцы стали господами всего тамошнего моря…
…Раздраженные войною с керкирцами, коринфяне в течение целого года, последовавшего за битвой, и даже в следующем году, сооружали корабли и готовились к большой морской экспедиции, причем флот они собирали из Пелопоннеса, а гребцов нанимали также и из остальной Эллады. При известии о приготовлении коринфян к войне керкирцы испугались, и так как они не состояли в союзе ни с кем из эллинов и не вписались в число союзников ни афинских, ни лакедемонских, то решили обратиться к афинянам и вступить в их союз или попытаться найти у них какую – либо помощь. Узнав об этом, коринфяне с своей стороны отправили послов в Афины из опасения, как бы присоединение афинского флота к керкирскому не помешало им окончить войну так, как они хотели…
…Выслушав обе стороны, афиняне дважды созывали народное собрание… и решили не заключать с керкирцами такого союза, в силу которого у них были бы общие враги и друзья (ведь если бы керкирцы потребовали от афинян идти вместе с ними на Коринф, то афинянами был бы нарушен их договор с пелопоннесцами), но вступить с ними в оборонительный союз на условии оказывать взаимную помощь в случае нападения кого – либо на Керкиру или Афины, или на их союзников. Война с пелопоннесцами, по мнению афинян, была неизбежна во всяком случае, и потому они не желали уступать Керкиру, обладавшую столь значительным флотом, коринфянам… Таковы были соображения афинян, на основании которых они приняли керкирцев в свой союз… Афиняне отправили керкирцам на помощь десять кораблей… Таким – то образом Керкира вышла счастливо из войны с коринфянами.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 91. РАЗМЕРЫ АФИНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАЗНЫ И ВОЕННЫХ СИЛ В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ
(Фукидид, II, 13, /3 – 9)
Перикл убеждал афинян сохранить бодрость духа, ссылаясь на то, что обыкновенно государство получает в год 600 талантов дани от союзников, не считая прочих доходов, да на акрополе еще хранилось в то время чеканной монеты 6 000 талантов – наибольшая сумма этих денег доходила до 9700 талантов… Кроме того, говорил Перикл, есть нечеканное золото и серебро в виде посвящений от частных лиц и государства, вся та священная утварь, которая употребляется в процессиях и на состязаниях, добыча от персов и т. п., не меньше, как на 500 талантов. Он присоединил сюда еще сверх того значительные денежные суммы из остальных святилищ, которыми афиняне также могут воспользоваться, равно как и золотым облачением самой Афины… Статуя имеет на себе веса 40 талантов чистого золота, и все это может быть снято.
… Но, употребивши это золото на спасение государства, необходимо будет, прибавлял Перикл, возвратить его в неменьшем количестве. Так Перикл возбуждал мужество афинян перечислением денежных средств. Далее он напомнил, что у них есть тринадцать тысяч гоплитов , не считая стоявших в гарнизонах и тех шестнадцати тысяч воинов, которые поставлены были вдоль стены. Таково было количество воинов, охранявших город вначале, когда производил вторжение неприятель; оно состояло из граждан самого старшего и самого младшего возрастов, а также из тех метеков , которые служили в гоплитах… Далее Перикл указал на то, что имеется тысяча двести человек конницы вместе с конными стрелками, тысяча шестьсот стрелков и триста годных к плаванию триер .
Таковы, ничуть не меньшие, средства были у афинян вообще и в частности в то время, когда предстояло первое вторжение пелопоннесцев и афиняне начинали войну.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 92. НАЧАЛО ВОЙНЫ
(Фукидид, II, 9–10/1, 14, 17, 21/2_3 – 22/1_2, 23/2, 23/2_3, 25/1)
(Спартанцы сухопутными силами разоряли Аттику, а афиняне при помощи флота организовали блокаду Пелопоннеса.)
… То и другое государство начинало ее со следующими союзниками. В союзе с лакедемонянами состояли все пелопоннесцы, живущие по сю сторону Истма , за исключением аргосцев и ахейцев , находившихся в дружественных отношениях с обеими сторонами. Из ахейцев одни пелленяне воевали вместе с лакедемонянами с самого начала, а остальные только впоследствии. За пределами Пелопоннеса в союзе с ними были мегарцы , беотийцы, локры, фокейцы, ампракиоты, левкадцы , анакторийцы . Из них доставляли флот коринфяне, мегарцы, сикионцы, пелленяне, элейцы, ампракиоты и левкадцы, конницу – беотийцы, фокейцы и локры, пехоту – остальные государства. Таков был союз лакедемонян. В союзе с афинянами состояли хиосцы, лесбосцы , платейцы , мессенцы в Навпакте, большинство акарнанцев , керкирцы, закинфяне и другие государства, обложенные данью и принадлежавшие разным народностям: приморская часть Карии, смежные с карийцами дорийцы, Иония, Геллеспонт, Фракийское побережье, все Кикладские острова, лежащие к востоку между Пелопоннесом и Критом, кроме Мелоса и Феры. Из них корабли доставляли хиосцы, лесбосцы и керкирцы, остальные – сухопутное войско и деньги. Таковы были союзники обеих сторон и такова была их боевая подготовка.
Лакедемоняне тотчас после платейских событий разослали приказание по городам Пелопоннеса и по союзникам вне его вооружать войска и заготовлять все необходимое к далекому походу, так как они намерены вторгнуться в Аттику…
… Афиняне … стали переселять с полей в город женщин и детей и перевозить остальную движимость, которою пользовались в хозяйстве, уничтожали даже деревянные части самих жилищ; мелкий скот и вьючных животных они переправили на Эвбею и другие прилегающие острова. Тяжело было для афинян сниматься с места, потому что большинство их привыкло постоянно жить на своих полях… Когда они явились в Афины, то помещений там нашлось только для немногих; кое – кто нашел приют у друзей или родственников. Большинство же афинян поселилось на городских пустырях, во всех святынях богов и героев, за исключением расположенных на акрополе и Элевсиния , а также некоторых других, крепко запертых святилищ. Под давлением теперешней нужды заселен был даже так называемый Пеларгик, лежащий у подошвы акрополя и необитаемый в силу заклятия; заселять его возбранялось и следующими заключительными словами Пифийского оракула, гласившими: «Лучше Пеларгику быть невозделанным». Мне кажется, оракул исполнился в смысле обратном тому, как предполагали, именно: несчастия постигли город не вследствие противозаконного заселения местности, но сама нужда в заселении Пеларгика возникла по причине войны; не называя войны, оракул предугадал, что место это никогда не будет заселено при счастливых обстоятельствах. Многие устроились в крепостных башнях и вообще, где и как могли: город не мог вместить в себе всех собравшихся; впоследствии они заняли даже длинные стены, поделивши их между собою, и большую часть Пирея. В то же время афиняне принялись за приготовления к войне, собирали союзников и снаряжали сто кораблей для нападения на Пелопоннес с моря. Так готовились афиняне…
…Когда афиняне увидели неприятельское войско подле Ахарн , на расстоянии шестидесяти стадий от города, они не могли долее сдерживать себя: земля их опустошалась у них на глазах, чего младшие еще не видали, да и старшие видели только во время персидских войн. Ужасно, как и следовало ожидать, было смотреть на это; все, в особенности молодежь, решили, что нельзя долее терпеть и что следует идти на неприятеля. На сходках происходили большие споры: одни требовали похода, кое – кто из других не соглашались на него. Прорицатели вещали всевозможные предсказания, к которым каждый прислушивался с жадностью. Ахарнцы понимали, что они составляют весьма значительную часть афинян и, так как опустошалась их земля, больше всего настаивали на выступлении из города. Возбуждение охватило весь город; граждане негодовали на Перикла, не вспоминали никаких его прежних внушений, но все бранили его за то, что, будучи стратегом, он не ведет их в битву, и считали его виновником всего того, что им приходилось терпеть. Перикл, замечая, с одной стороны, недовольство граждан настоящим положением дел и отсутствие с их стороны рассудительности, с другой – веря в правильность своего решения не переходить в наступление, не созывал народного собрания и не устраивал вообще никаких совещаний из опасения, как бы граждане в собрании не впали в ошибку, действуя скорее под влиянием раздражения, а не по внушению рассудка. В то же время Перикл охранял город и главным образом, по возможности, поддерживал в нем спокойствие. Однако он непрерывно высылал конницу с целью препятствовать летучим неприятельским отрядам отдельно от остального войска нападать на близкие к городу поля и разорять их… Пелопоннесцы находились еще в Аттике, когда афиняне отправили в воды Пелопоннеса сто кораблей… Между тем пелопоннесцы, пробывшие в Аттике столько времени, насколько хватило у них запасов, отступили обратно…
… Афиняне на ста кораблях вместе с явившимися к ним на помощь керкирцами на пятидесяти кораблях и с некоторыми другими из тамошних союзников крейсировали в водах Пелопоннеса, разоряли различные местности…
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. Л. Жебелева.
№ 93. ЧУМА В АФИНАХ
(Фукидид, II, 47/3, – 48/2, 52/1_3, 53/4, 59/1_2, 65/3_5)
Появление болезни сначала в афинском порту Пирее указывает на то, что она была занесена на кораблях. Несмотря на эпидемию, ослаблявшую афинян, они продолжали морскую блокаду Пелопоннеса.
Столь свирепой чумы и такой смертности людей, насколько помнится, не было еще нигде. Дело в том, что врачи были бессильны; первое время они лечили, не зная характера болезни, и чаще всего умирали сами, чем более входили в соприкосновение с больными; да и вообще всякое человеческое искусство было бессильно против болезни. Сколько люди ни молились в храмах, сколько ни обращались к оракулам и тому подобным средствам, все было бесполезно; наконец, одолеваемые бедствием люди оставили и это. Как говорят, с самого начала болезнь появилась в Эфиопии, что за Египтом, потом спустилась она в Египет и Ливию и охватила большую часть владений персидского царя. На Афины болезнь обрушилась внезапно и прежде всего поразила жителей Пирея, почему афиняне и говорили, будто пелопоннесцы отравили там цистерны; водопроводов в Пирее еще не было. Впоследствии болезнь достигла и верхнего города, и люди стали умирать уже в гораздо большем числе… В довершение к постигшему бедствию, афиняне были угнетены еще скоплением народа с полей в город, особенно пришельцев. Так как домов недоставало и жили они летом в душных хижинах, то и умирали при полнейшем беспорядке; умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали полумертвые по улицам и около всех источников, мучимые жаждою. Святыни, где расположились в палатках пришельцы, полны были трупов, так как люди умирали тут же. Так как болезнь слишком свирепствовала, люди, не зная, что с ними будет, перестали уважать и божеские и человеческие установления. Людей нисколько не удерживал ни страх пред богами, ни человеческие законы, так как они видели, что все гибнут одинаково, и потому считали безразличным, будут ли они чтить богов, или не будут; с другой стороны, никто не надеялся дожить до той поры, когда понесет по суду наказание за свои преступления.
У афинян изменилось настроение. С одной стороны, они стали упрекать Перикла за то, что он склонил их к войне и что через него они подверглись несчастиям; с другой – они склонны были заключить мир с лакедемонянами и послали к ним несколько послов, но ничего не достигли. Чувствуя себя беспомощными во всех отношениях, афиняне стали нападать на Перикла. Общее раздражение граждан против Перикла прошло тогда только, когда они оштрафовали его денежной пеней. Вскоре после того – так обыкновенно поступает толпа – они, однако, снова выбрали его в стратеги, доверили ему все государственные дела: каждый был уже менее чувствителен к личному горю, а для нужд общегосударственных Перикл считался самым драгоценным человеком… Войну он пережил всего на два года и шесть месяцев…
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 94. РАСПРАВА АФИНЯН С ВОССТАВШИМ НА о. ЛЕСБОСЕ ГОРОДОМ МИТИЛЕНОЙ
(Фукидид, III, 362 – 5, 49–50)
Восстание и отложение города Митилены от Афинского морского союза было следствием противоречий между афинской рабовладельческой демократией и рабовладельческой демократией союзников. Афинское государство развивалось в том числе и на базе эксплоатации союзников, поэтому митиленским олигархам удалось захватить власть и отложиться от Афин. Они надеялись на помощь Спарты, заинтересованной в ослаблении и распаде Афинского морского союза. Афиняне решительными и быстрыми мерами подавили очень опасное для них восстание и произвели жестокую расправу на о. Лесбосе, не делая большого различия между олигархами и демократами, хотя митиленские демократы под конец содействовали успеху афинян. Следует обратить внимание на законопроект об истреблении взрослых мужчин и обращении в рабство всех митиленских женщин и детей. Также следует обратить внимание на вывод на о. Лесбос афинских клерухов из числа обедневших граждан.
… Относительно митиленцев афиняне стали совещаться. В гневе они решили казнить не только тех митиленцев, которые были в Афинах, но всех, достигших возмужалости, а детей и женщин обратить в рабство. Они вменяли митиленцам в вину как восстание вообще, так особенно то, что они возмутились, не будучи подчинены афинянам, подобно прочим союзникам. В весьма сильной степени вызывали возбуждение афинян и пелопоннесские корабли, которые, чтобы подать помощь митиленцам, дерзнули проникнуть в Ионию ; это показывало, что восстание задумано серьезно.
Итак, афиняне отправили триеру к Пахету с известием о принятом решении и с приказанием скорее покончить с митиленцами. Однако на следующий день афиняне стали несколько раздумывать и приходить к убеждению, что решение погубить весь город, а не одних виновных,– сурово и жестоко. Находившиеся в Афинах митиленские послы и сочувствовавшие им афиняне заметили эту перемену и постарались уговорить должностных лиц снова представить дело на обсуждение. Тем легче удалось им это, что и сами должностные лица ясно видели желание большинства граждан дать им возможность обсудить дело снова. Немедленно созвано было народное собрание, на котором разные лица высказали различные мнения. Выступил и сын Клеенета, Клеон , тот самый, который провел прежнее решение о казни всех митиленцев. Это был вообще наглейший из граждан; в то время он пользовался величайшим доверием народа…
(Клеон продолжал настаивать на прежнем решении.)
… Афиняне перешли к обмену мнений; при открытой баллотировке за оба предложения высказалось почти равное число голосов, но все же одержало верх предложение Диодота . Тотчас со всею поспешностью афиняне отправили другую триеру для того, чтобы раньше посланная триера не предупредила ее и чтобы до ее прибытия население города не было истреблено: первая триера вышла почти за сутки до второй. Так как митиленские послы снабдили корабль вином и ячменным хлебом и обещали щедро наградить гребцов, если они опередят первую триеру, то афиняне плыли с таким усердием, что на ходу ели хлеб, замешанный на вине и масле, и в то время как одни поочереди спали, другие гребли. К счастью, противного ветра не было вовсе, и первый корабль, шедший на необычайное дело, плыл, не торопясь, тогда как второй спешил, как сказано. Первый корабль опередил второй настолько, что Пахет прочитал постановление и собирался уже привести его в исполнение, как вслед за этим пристал к берегу второй корабль и не допустил до избиения митиленцев. Так едва – едва Митилена избежала опасности.
Остальных граждан, тех, что были отосланы Пахетом, как наиболее виновных в восстании, афиняне, по предложению Клеона, казнили (их было немного больше тысячи человек). Стены Митилены были срыты, корабли отобраны. Впоследствии афиняне не наложили фороса на лесбосцев, но образовали из их земель, кроме мефимнейской, три тысячи наделов; из них триста отделили и посвятили богам, а на остальные отправили из среды своих граждан клерухов по жребию. Лесбосцы сами обрабатывали свою землю и должны были выплачивать деньгами клерухам ежегодно за каждый надел по две мины. Афиняне отобрали также и все небольшие города на материке , какие были во власти митиленцев; эти города впоследствии подчинены были афинянам. Таковы были события на Лесбосе.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 95. РАСПРАВА СПАРТАНЦЕВ С ЖИТЕЛЯМИ ВЗЯТОГО ИМИ ГОРОДА ПЛАТЕЙ
(Фукидид, III, 52/1_4, 68/2_3,5)
Следует обратить внимание на комедию суда над жителями капитулировавшей Платеи с последующим истреблением мужчин, продажей в рабство женщин и полным разрушением враждебного Спарте города.
… Платейцы, не имея больше съестных припасов и не будучи в состоянии долее выдерживать осаду , сдались пелопоннесцам при следующих обстоятельствах. Пелопоннесцы штурмовали платейское укрепление, и платейцы не имели силы его защитить.
Лакедемонский начальник, поняв бессилие платейцев, не желал брать город силою. Это ему приказано было из Лакедемона для того, чтобы Платеи, жители которых сдавались добровольно, не были возвращены афинянам в том случае, если пелопоннеецы заключат с ними мир и придут к соглашению относительно возвращения всех местностей, какими во время войны завладела каждая сторона. Лакедемонский начальник обратился к платейцам через глашатая со следующим предложением: если они желают добровольно передать город лакедемонянам и взять их в судьи, то будут наказаны только виновные и не иначе, как по суду. Так объявил глашатай. Платейцы находились тогда в состоянии крайнего бессилия и потому сдали город. В течение нескольких дней, пока из Лакедемона не явились судьи в числе пяти человек, пелопоннеецы кормили платейцев. Когда судьи прибыли, против платейцев не было выставлено никакого обвинения; их вызвали только в суд… Стали выводить платейцев каждого поодиночке и задавали ему вопрос: оказали ли платейцы какие – нибудь услуги в войне лакедемонянам и их союзникам. Если платейцы давали отрицательный ответ, лакедемоняне отводили их в сторону и убивали, причем исключения не делалось никому. Так казнили они не менее двухсот платейцев и двадцать пять афинян, находившихся вместе с ними в осаде, женщин же обратили в рабство. Самый город лакедемоняне предоставили для жительства, приблизительно на год, мегарским гражданам, которые были изгнаны из Мегар вследствие междоусобицы , а также всем оставшимся платейцам, которые держали их сторону. Позже они сравняли весь город с землею… Таков был конец Платеи на девяносто третьем году с того времени, как она вступила в союз с афинянами.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 96. КЛАССОВАЯ БОРЬБА НА ОСТРОВЕ КЕРКИРЕ
(Фукидид, III, 72/2 – 74, 81/2 – 82/2)
(В 426 г. до н. э.) имевшие в своих руках власть керкирцы, после того как явилась к ним коринфская триера и лакедемонские послы, напали на демократов и в сражении одержали над ними победу. С наступлением ночи демократы бежали на акрополь и возвышенные части города, собрались там и укрепились, заняв также Гиллейскую гавань. Противники захватили городскую площадь, по соседству с которой большею частью они жили сами, а также гавань, прилегающую к площади и материку. На следующий день произошли небольшие схватки, и обе стороны посылали на окрестные поля вестников, призывая на свою сторону рабов обещанием свободы. Большинство рабов примкнуло к демократам, а к противникам их явилось на помощь восемьсот человек с материка. По прошествии одного дня битва возобновилась, и победа осталась за демократами благодаря тому, что они занимали более укрепленные позиции и имели численный перевес. Им отважно помогали и женщины, бросая черепицы с крыш домов и выдерживая боевой шум со стойкостью, не свойственною их полу. К позднему вечеру олигархи обратились в бегство и были в страхе, как бы демократы быстрым натиском не завладели корабельной верфью и не перебили их. Поэтому олигархи сожгли свои дома, что были вокруг площади, и наемные общежития, чтобы охранить себя от нападавших, причем не щадили ни своих, ни чужих жилищ. Истреблено было огнем множество купеческих товаров, и гибель угрожала целому городу, если бы поднялся ветер и направил огонь в его сторону. По окончании сражения обе стороны оставались спокойными и провели ночь на сторожевых постах
… Керкирцы отдали приказание своим вооруженным кораблям плыть… в обход Гиллейской гавани… Пока эти корабли были в пути, керкирцы убивали всякого из противников, кого только захватывали, а также выводили на сушу и умерщвляли всех тех, кого уговорили взойти на корабль. Потом они вошли в святилище Геры, убедили около пятидесяти человек, находившихся там в качестве умоляющих о защите, подчиниться суду и всех их приговорили к смертной казни.
Тогда большинство умоляющих о защите, не поддавшихся увещанию, видя, что творится, стали убивать друг друга тут же в святилище. Некоторые повесились на деревьях, другие лишали себя жизни, кто как мог. В течение семи дней, пока оставался прибывший Евримедонт (афинский стратег, отправленный с флотом на помощь керкирским демократам) с шестьюдесятью кораблями, керкирцы убивали из числа сограждан всех, казавшихся им врагами, обвиняя их в соучастии с теми, кто хотел ниспровергнуть демократию; иные, впрочем, пали жертвой личной вражды, другие убиты были должниками из – за денег, которые они были должны. Вообще смерть царила во всех видах. Отец убивал сына, молящихся отрывали от святынь и убивали подле них, некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли.
До такого ожесточения дошла междоусобная распря. Она показалась тем ужаснее, что проявилась впервые. Действительно, впоследствии вся Эллада, можно сказать, была потрясена, потому что повсюду происходили раздоры между партией демократической и олигархической, причем представители первой призывали афинян, представители второй – лакедемонян. В мирное время эти партии не имели бы ни повода, ни подходящих данных призывать тех или других; напротив, во время войны привлечение союзников облегчалось для обеих враждующих сторон, коль скоро та или иная из них желала произвести какой – либо государственный переворот с целью тем самым причинить вред противникам и извлечь выгоду для себя. И вследствие междоусобиц множество таких бед обрушилось на государство, бед, какие бывают и будут всегда, пока человеческая природа останется тою же.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.
№ 97. ВЗЯТИЕ АФИНЯНАМИ ПИЛОСА И о. СФАКТЕРИИ
(Фукидид, IV, 2–6, 8–9, 13–16, 30/4–34, 41)
Самым крупным военным успехом афинян в первый период Пелопоннесской войны было взятие Пилоса и о. Сфактерии и пленение на Сфактерии отборного отряда спартиатов. Эта победа вынудила спартанцев просить мира, который был отвергнут афинянами, стремившимися тогда к полному уничтожению военного могущества Спарты.
Следует обратить внимание на роль илотов, содействовавших афинянам, и на опасение восстания илотов, как на важную причину, из – за которой спартанцы начали стремиться к миру. В этой битве также впервые выявилась отсталость военных приемов спартиатов.
… Весной (425 г. до н. э.), когда хлеб еще не созрел, пелопоннесцы и их союзники вторглись в Аттику под начальством царя лакедемонян Агиса, сына Архидама и, утвердившись там, стали опустошать поля. Между тем афиняне отправили в Сицилию сорок кораблей … под командою … стратегов Евримедонта и Софокла…. Им приказано было на пути мимо Керкиры позаботиться также о судьбе находившихся в городе керкирцев … Что касается Демосфена … то афиняне … разрешили, если он желает, воспользоваться упомянутыми сорока кораблями для военных операций в пелопоннесских водах.
Когда афиняне подошли на кораблях к берегам Лаконики и узнали, что пелопоннесские корабли уже у Керкиры, Евримедонт и Софокл стали торопиться туда. Демосфен же уговаривал их пристать прежде всего к Пилосу… Демосфену пункт этот казался предпочтительнее всякого другого, так как при нем была гавань; мессенцы с давнего времени здесь туземцы и говорят на одном языке с лакедемонянами, а потому, имея Пилос опорною базою, могли бы причинять им величайший вред и вместе с тем надежно охранять местность для афинян… Афиняне в течение шести дней укрепили местность со стороны суши, а также, где это представлялось наиболее нужным, и в других частях; для защиты местности они оставили Демосфена с пятью кораблями, а сами с большинством кораблей поспешно направились к Керкире и Сицилии.
Находившиеся в Аттике пелопоннесцы, когда получена была весть о занятии Пилоса, поспешно выступили в обратный путь. Лакедемоняне и царь их Агис понимали, что пилосское дело близко их касается. …Лакедемоняне объявили по всему Пелопоннесу приказ идти возможно скорее к Пилосу и послали за своими шестьюдесятью кораблями, стоявшими у Керкиры. Корабли эти были перетащены через Левкадский перешеек и, не будучи замечены аттическими судами, что были у Закинфа , явились к Пилосу. К тому времени прибыло уже и сухопутное войско. Когда пелопоннесцы были еще на пути к Пилосу, Демосфен поспешил послать тайно два корабля к Евримедонту и к афинянам, находившимся у Закинфа, с известием о случившемся и с требованием явиться к нему, так как Пилосу угрожает опасность.
Согласно этому требованию, флот поспешно отплыл … В ожидании аттических кораблей, шедших на подкрепление от Закинфа, лакедемоняне намеревались, в случае если им раньше не удастся взять Пилос, запереть входы в гавань, чтобы афиняне не могли войти в нее для стоянки. Дело в том, что перед гаванью, вблизи нее, тянется остров, по имени Сфактерия, который защищает гавань и суживает входы в нее; с одной стороны , со стороны афинского укрепления и Пилоса, он оставляет проход для двух кораблей, с другой , со стороны материка,– для восьми – девяти. Весь остров изобиловал лесом, вследствие необитаемости был непроходим и в длину имел около пятнадцати стадий. Лакедемоняне рассчитывали запереть входы в гавань с помощью плотно сдвинутых кораблей, обращенных носами вперед. На остров они, опасаясь, как бы неприятель не открыл оттуда против них военных действий, переправили гоплитов, а остальное войско выстроили вдоль берега…
Замечая, что лакедемоняне намереваются повести наступление с моря и с суши, Демосфен с своей стороны стал также готовиться. … Тем временем явились афинские корабли от Закинфа в числе пятидесяти…
На следующий день афиняне приготовились к морскому сражению и вышли в море. Но лакедемоняне не выходили и не заперли входов в гавань, хотя и думали это сделать, а спокойно вооружали свои корабли на берегу и готовились к морской битве в просторной гавани на случай, если бы кто из афинян вошел в нее. Понявши это, афиняне устремились на врага обоими проходами и большую часть лакедемонских кораблей, уже находившихся в открытом море и обращенных носами вперед, своим нападением обратили в бегство; преследуя неприятеля на близком расстоянии, они повредили многие его корабли, пять захватили, в том числе один с людьми; на остальные корабли, укрывшиеся на суше, они стали делать атаки. Несколько кораблей было пробито еще в то время, когда они вооружались и не отчалили от берега; несколько пустых кораблей, воины которых бежали, афиняне потащили за собою на буксире. При виде этого сильная скорбь овладела лакедемонянами, потому что их воины оказались отрезанными на острове.
Когда в Спарту пришла весть о том, что случилось у Пилоса, спартанцы, ввиду постигшего их тяжкого бедствия, постановили, чтобы в лагерь отправились высшие должностные лица и, по рассмотрении дела на месте, приняли там же решение, какое найдут нужным. Когда эти должностные лица увидели, что невозможно оказать помощь спартанцам, они не хотели подвергать их опасности или умереть голодною смертью, или сделаться добычею численно превосходившего их врага; поэтому они решили вступить относительно Пилоса в договор с афинскими стратегами, если последние согласятся, отправить посольство в Афины с предложением вступить в соглашение и попытаться возможно скорее освободить своих граждан. Афинские стратеги приняли это предложение…
(Спартанцы предложили заключить мир, но афинское народное собрание отказало и вскоре послало флот во главе с Клееном для захвата о. Сфактерии.)
… Клеон , предупредив Демосфена через вестника о том, что он явится, прибыл к Пилосу с тем войском, которое для себя потребовал. Вожди соединились и прежде всего отправили глашатая с предложением, не пожелают ли лакедемоняне … сдаться афинянам… Когда пелопоннесцы отвергли это предложение, афиняне один день подождали, а на следующую ночь … высадились на сстров с двух сторон … в числе почти восьмисот гоплитов … На заре высадилось с семидесяти с лишним кораблей и остальное войско… Было тут восемьсот стрелков, не меньшее число пелтастов , мессенцы, явившиеся на помощь… Эти войска, выстроенные Демосфеном, расположились отрядами по двести и более человек …, заняли наиболее возвышенные пункты, чтобы поставить неприятеля, окруженного со всех сторон, в возможно более затруднительное положение… Афинские гоплиты стояли с фронта, а с флангов и с тыла – легко вооруженные войска. Поэтому лакедемоняне не имели возможности сразиться с гоплитами и употребить в дело свою опытность: им мешали в этом обстреливавшие их с обеих сторон легко вооруженные, в то время как афинские гоплиты держались спокойно и не переходили в наступление. Там, где легко вооруженные в своих набегах подходили на ближайшее расстояние, лакедемоняне обращали их в бегство; но благодаря своему легкому вооружению афиняне возвращались и снова вступали в бой. К тому же им легко было бежать быстрее лакедемонян, так как местность была неудобная, раньше не заселена и потому трудно проходима; по таким местам лакедемоняне, будучи в тяжелом вооружении, не могли преследовать неприятеля. Таким образом, короткое время происходили между воюющими небольшие стычки. Но так как лакедемоняне не могли с прежнею быстротою поспевать туда, где они подвергались нападению, то легко вооруженные отряды заметили, что неприятель защищается уже не с такой быстротою. Легко вооруженные сильно ободрились при виде неприятеля тем, что их самих было гораздо больше; к тому же они привыкли теперь не считать лакедемонян столь страшными, какими они казались им прежде, в тот момент, когда войско высаживалось в подавленном настроении при мысли, что они должны идти на лакедемонян, так как не испытали на первых порах того, чего ожидали. Проникшись презрением к лакедемонянам, легко вооруженные отряды всею массою с криком бросились на них, метали камни, стрелы и дротики – все, что у кого было в руках. Стремительное с криками нападение навело панику на людей, непривычных к такого рода сражению. К тому же, от недавно сгоревшего леса подымалось вверх густое облако пепла, так что затруднительно было видеть что – либо перед собою за метаемыми массою людей стрелами и камнями, вместе с которыми неслась зола. Положение лакедемонян становилось теперь затруднительно: от стрел не защищали их войлочные панцыри, о которые ломались метаемые дротики , и лакедемоняне совершенно не знали, что им делать, не имея возможности что – либо видеть перед собою, не слыша за усилившимися криками неприятеля команды своих начальников. Опасность угрожала со всех сторон, и они потеряли уже надежду как – нибудь отразить гибель…
(После того как отряд афинских стрелков и легко вооруженных под начальством мессенского стратега зашел в тыл лакедемонянам, Клеон и Демосфен предложили им сдаться, и лакедемоняне сдались.)
… По доставке пленных афиняне решили содержать их под стражей в оковах впредь до какого – либо соглашения относительно их. Если же пелопоннесцы до этого времени вторгнутся в Аттику, афиняне решили вывести их из заключения и перебить. В Пилосе они поставили гарнизон, а мессенцы из Навпакта послали туда, как в родную землю (Пилос некогда принадлежал Мессении), наиболее подходящих людей, которые, говоря на одном языке с жителями Лаконики, стали грабить ее и причиняли ей очень много вреда … и так как к тому же илоты стали перебегать в Пилос, они, опасаясь какого – либо дальнейшего переворота в собственной стране, были в тревоге. Хотя лакедемонянам желательно было скрывать ее перед афинянами, все же они посылали к ним послов и пытались получить обратно Пилос и своих воинов. Но афиняне увеличивали свои требования и послов, приходивших к ним многократно, отсылали ни с чем.
Пер. Ф. Г. Мищенко – С. А. Жебелева.