Падение Римской империи
ХРЕСТОМАТИЯ ПО ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМ 3. ДРЕВНИЙ РИМ
ВОССТАНИЯ РАБОВ И ПАДЕНИЕ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Вступлением на престол сына вольноотпущенника Диоклетиана (284-305 гг.) началась в истории Рима эпоха поздней империи. Политической формой власти этого времени стал доминат (от латинского слова dominus – господин), характеризующийся неограниченной властью императора. Окончательно были устранены все последние остатки римского республиканского устройства. Характеризуя доминат как политическую форму правления, нужно проанализировать отличие его от принципата, когда император, хотя бы формально, называл себя «первым среди равных».
Стремление к усилению центральной власти было вызвано, в первую очередь, активизацией движения рабов и колонов, неустойчивым положением на границах империи. В тесной связи с этими явлениями стояло и общее ухудшение экономического положения империи. Поэтому Диоклетиан провел ряд реформ, пытаясь укрепить расшатавшееся здание Римской империи. Анализируя реформы Диоклетиана – административную, военную, податную и финансовую – нужно исходить из характеристики общего социально-экономического положения империи в это время. Рекомендуется более подробно остановиться на одном из интереснейших документов – эдикте Диоклетиана о ценах (док. № 103), который сообщает тот максимум цен, выше которого они быть не могли. Нужно остановиться на оценке этого документа в античной историографии, и в частности привести мнение современника Диоклетиана Цецилия Фирмиана Лактанция о том, что «Диоклетиан вызвал различными несправедливыми мероприятиями громадную дороговизну и пытался особым законом установить цены на все товары. Тогда по ничтожным поводам было пролито много крови; товары, страха ради, скрывались; дороговизна стала гораздо большей, пока закон, в силу самой необходимости, после гибели многих не был отменен». И действительно, несмотря на попытку Диоклетиана укрепить экономику империи с помощью стабилизации цен, декрет этот не имел достаточного распространения в первую очередь потому, что в нем не учитывались специфические особенности экономики различных районов империи и цены устанавливались одинаковые для всех. Таким образом анализ реформ Диоклетиана показывает, в каком тяжелом экономическом положении находилась империя.
В результате суровой эксплуатации рабов и колонов в различных частях империи вспыхивают восстания. В Галлии, например, имело место восстание багаудов (док. № 104), которое началось в III в., а было подавлено лишь к концу V в. н.э. У античных авторов мы находим об этом только краткие упоминания, тем не менее даже по отрывочным данным можно судить о том, какой широкий размах приняло движение.
Нужно подчеркнуть, что, несмотря на массовый характер этого восстания, в котором принимали участие рабы и колоны, движение не имело определенной программы и было стихийно. Источники сообщают нам, что движение распространилось и на северную Испанию.
При анализе истории поздней римской империи значительное внимание следует уделить реформам императора Флавия Валерия Константина (306–337 гг.). Показательно, что в области социально-политической Константин продолжал реформы, начатые Диоклетианом. Окончательно отделена была гражданская власть от военной и завершена реформа армии: деление войск на пограничные части и подвижную армию.
Положение колонов в эту эпоху становится особенно тяжелым. В источниках более позднего времени – кодексах Юстиниана и Феодосия – находим мы данные о положении колонов уже со времени Константина (док. № 105). Закон 332 г. запрещал переход колонов из одного имения в другое, приравнивая это к бегству. Тем самым было завершено окончательное закрепощение колонов.
Результатом этого был тот факт, что колоны часто присоединялись к восстаниям рабов и племен, совершавших нападения на границы империи. В последние десятилетия империи натиск этих племен особенно усиливается. Аммиан Марцеллин рассказывает нам о поселении готов на территории Римской империи (док. № 106), о восстаниях готов и рабов (док. № 107), и, наконец, об осаде Адрианополя готами (док. № 108), которую он сравнивает с битвой при Каннах, так как и в том, и в другом случае Римское государство потерпело жестокое поражение. Ослабевшая Западная Римская империя не в состоянии уже была дальше защищать свои границы. Значительную опасность, кроме готских племен, представляли для ослабевшей Римской империи также племена аланов (док. № 109) и гуннов (док. № 110).
Положение усложнялось также и тем, что в Италии и провинциях происходило бесконечное количество восстаний рабов и колонов (док. № 111), нередко проходивших под знаменем религиозной борьбы (дэк. № 112, 113). В 410 г. Рим был захвачен и разграблен вестготами, а в 476 г. был свергнут последний римский император. Так, по словам товарища Сталина, «Вышло то, что не-римляне, т. е. все «варвары», объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим» (И. В. Сталин, Отчётный доклад XVII съезду партии. Соч., т. 13, стр. 296).
№ 103. ЭДИКТ ДИОКЛЕТИАНА О ЦЕНАХ
Этот эдикт известен нам из текстов отдельных надписей, найденных в течение XVIII и XIX вв. в Карии, Египте и на островах Средиземного моря. Надписи сделаны на латинском и греческом языках. Указ о ценах был обязателен для всех областей империи. Он был издан в 302 г., появление его объяснялось чрезвычайно высокими ценами на товары первой необходимости. Этим эдиктом устанавливался maximum, который не должен был превышать цены во время правления Диоклетиана.
Закон этот широкого распространения не получил и, видимо, был отменен уже в 305 г., после ухода Диоклетиана от власти.
ВВЕДЕНИЕ
Наше государство, по воле бессмертных богов, памятуя о счастливо оконченных войнах, можно поздравить с наступлением спокойной эры существования и мирного развития, добытых после больших трудов и лишений. Хранить верно государство и заботиться об общественном благе есть долг римского достоинства и величия.
Пусть мы, с помощью божеской милости прекратившие грабежи варварских народов, наводнявших нашу страну, на вечные времена добытый мир окружим защитой справедливости.
Если бы там, где без конца свирепствовала алчность, не щадившая человеческого рода, возраставшая не годами, месяцами и днями, но часами и минутами, могли обуздать доводы разума или если бы общее благо можно было легко примирить с этой необузданной распущенностью, которой оно подрывается, то, может быть, было бы уместно скрывать и затушевывать зло, при наличии к тому же силы и терпения ко злу.
Но так как бешеная жадность равнодушна ко всеобщей нужде и так как у бессовестных спекулянтов считается религией в вихре жадности, в горячке наживы отступать от разрушения благосостояния всех скорее в силу необходимости, чем добровольно, так как далее не могут спокойно смотреть на это положение дел те, кого крайняя нужда довела до понимания переживаемого тяжелого момента, то нам, в силу отеческой заботливости о людях, надлежит вмешаться, чтобы справедливо судить о вещах, чтобы то, что люди тщетно стараются осуществить, было достигнуто для общего умиротворения нашими средствами. Насколько показывает общее мнение и сама действительность говорит за это, поздно приходит на помощь наша забота.
Когда мы взвешивали обстоятельства и колебались принять найденные средства, то можно было ожидать в силу законов природы, что люди, запутавшиеся в тягчайших преступлениях, сами будут стараться исправиться. Мы сочли за благо факты вопиющего грабежа не подвергать обсуждению тех преступных элементов общества, которые ежедневно становятся хуже, которые с какой-то душевной слепотой впадают в преступления против общества, на которых лежит тяжелое обвинение в жестокой бесчеловечности, в том, что они враги и отдельного человека, и общества в целом.
Итак, мы обращаемся к мероприятиям, уже давно ставшим необходимыми, и равнодушны к жалобам, чтобы вмешательство нашей исцеляющей руки не оказалось запоздалым или тщетным и не расценивалось бы как нечто маловажное бессовестными людьми, которые, зная нашу многолетнюю терпеливость, не пожелали ею воспользоваться во благо. Кто так закоснел душой и лишен всякого человеческого чувства, чтобы не знать и не чувствовать, что вакханалия цен как на предметы, поступающие на базары, так и на предметы, находящиеся в постоянной продаже в городах, так распространялась, что необузданную жадность не смягчают ни обилие товаров, ни бывающий временами урожай, что люди такого сорта, которые специально этим заняты, несомненно в душе всегда стремятся к тому, чтобы даже вопреки движению звезд подчинить себе воздух и погоду и, в силу присущей им несправедливости не могут допустить, чтобы небесные дожди питали счастливые нивы и обещали будущие урожаи; что некоторые считают убытком для себя, если по милости неба земля дает изобилие земных плодов.
Жители наших провинций! Забота об общем благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда стремятся божественную милость подчинить своей выгоде и задержать развитие общего благосостояния, а также приобретать в годы неурожая, давая ссуды для посева и пользуясь услугами мелких торговцев, которые обладают, каждый в отдельности, такими несметными богатствами, что они были бы достаточными насытить целый народ, и преследуют личную выгоду и гонятся за разбойничьими процентами. Мы должны объяснить причины, которые заставили нас отказаться от долгого нашего терпения, чтобы (хотя трудно убеждением или законодательным актом уничтожить разбушевавшуюся во всем мире стихию наживы) мероприятия наши более справедливо расценивались, чтобы люди, потерявшие меру, осознали необузданную жадность своих помыслов, как известного рода клеймо.
Кто не знает враждебную общественному благу наглость, с которой в форме ростовщичества встречаются наши войска, перебрасываемые по соображениям общественной безопасности не только по деревням, но и по городам, на всем пути своего следования, ростовщики назначают цены на продаваемые предметы не только в четырехкратном или восьмикратном размере, но и в таком размере, что никакими словами это нельзя выразить. Кто не знает, что иногда воины ценой почетного подарка и жалованья приобретают один предмет. Кто не знает, что жертвы всего государства на содержание войск идут на пользу хищников – спекулянтов.
Таким образом, оказывается, что наши воины награды за военную службу и свои пенсии ветеранов передают хищникам. Так и получается, что хищники изо дня в день грабят государство, сколько желают, руководясь всей совокупностью обстоятельств выше изложенных; как это диктует сама человечность, признали мы, что цены на товары надо установить, что несправедливо, когда очень многие провинции наслаждаются счастьем желанной дешевизны и привилегией изобилия, а предельную цену, чтобы если дороговизна появится, [от чего да хранят нас боги], жадность, которая, как разбросанные поля, не может быть объята и ограничена, нашла бы себе сдержку в наших постановлениях, в нашем умеряющем законе.
Итак, мы постановляем, чтобы цены, указанные в прилагаемом перечне, по всему государству так соблюдать, чтобы каждый понял, что у него отрезана возможность их повысить. Конечно, в тех местах, где царит изобилие всего, не следует нарушать счастье дешевых цен, о которых так заботятся, подавляя корыртолюбие. Продавцам и покупателям, у которых в обычае посещать порты и объезжать чужие провинции, надлежит в будущем так себя ограничить, чтобы, зная, что во время дороговизны установленные цены они не могут повысить, они бы так рассчитали все обстоятельства дела, чтобы было ясно, что они поняли, что никогда по условиям транспорта товары нельзя продавать выше таксы. Как известно, у наших предков был обычай запугать преступающих закон угрозой наказания, потому что редко благодетельное мероприятие само по себе усваивалось и всегда вразумительный страх почитался лучшим наставником долга. Поэтому мы постановляем, что если кто дерзко воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не считает, что закон суров, так как каждому предоставлена возможность избежать опасности через сохранение умеренности. Той же опасности подвергается человек, который из жадности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого закона. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания и пользования средствами, скроет их. Наказание должно быть серьезнее для того, кто искусственно вызывает недостаток продуктов, чем для того, кто нарушает закон.
Мы предостерегаем всех от непослушания. Что постановлено в интересах всех, должно быть сохраняемо добровольно и с полным благоговением. Такое постановление обеспечивает пользу не отдельным общинам, народам и провинциям, но всему государству, на гибель которого совершали преступления те немногие лица, жадность которых не могли смягчить ни время, ни собранные богатства.
ПЕРЕЧЕНЬ ЦЕН,
выше которых никто не может взимать
(Цены даются в денариях, но это не денарий республиканской или раннеимператорской эпохи, но гораздо менее ценная разменная монета, бывшая тогда в обороте. Мерой сыпучих тел служит модий.)
§ I. О хлебных и кормовых семенах
Пшеница…… 100
Ячмень……. 100
Рожь…….. 60
Пшено……. 100
Просо……. 50
Индийское просо … 50
Очищенная полба … 100
Полба …… 30
Очищенные бобы … 100
Неочищенные бобы … 60
Чечевица…… 100
Вика…….. 80
Очищенный полевой горох……. 100
Неочищенный полевой горох……. 60
Овечий горох …. 100
Овёс…….. 30
Рожки……. 100
Лупин……. 60
Вареный лупин …. 4
Сушеные турецкие бобы … 100
Льняное семя …. 150
Сезам ……. 200
Семена для сена … 30
Семена для клевера … 150
Конопляное семя … 80
Семена вики … 80
Мак…… 150
Тмин…… 150
Семя редьки … 150
Горчица …. 150
Приготовл. горчица … 150
§ VII. О заработной плате
Деревенский батрак со столом за 1 день….. 25
Каменщик »……… 50
Столяр »……… 50
Плотник »……… 50
Обжигатель извести »……… 50
Работник по мрамору »……… 60
» по мозаике »……… 60
Маляр за 1 день со столом………. 75
Художник-маляр »………. 150
Тележник ………. 50
Кузнец »………. 50
Пекарь »………. 50
Морской плотник »………. 50
Плотник для речных судов »………. 50
Погонщик верблюдов, ослов »………. 25
Пастух со столом за 1 день……… 20
Ветеринар за стрижку мулов……… 6
Брадобрей за 1 человека ………. 2
За стрижку 1 овцы со столом…….. 2
§ VIII. О заработной плате металлистов
Меднику плата за работу по меди……. 8
За изготовление посуды……….. 6
фигур, статуй…….. 4
За железную обивку……….. 6
Носильщику воды за 1 день……… 25
Точильщику и полировщику за старую саблю …. 25
За старый шлем………… 25
За топор …………… 6
За двойной топор ………… 8
За лезвие сабли…………. 100
§ IX. О труде пергаментщика и переписчика
Пергаментщику за пергамент величиной в квадратный фут……….. 40
Переписчику за 100 строк лучшего письма….. 25
За 100 строк обыкновенного письма……. 20
Переписчику документов или вообще копиисту за 100 строк…………. 10
§ XI. О плате за обучение
Учителю гимнастики за 1 ученика в месяц … 50
Воспитателю за 1 ребенка в месяц … 50
Начальному учителю за мальчика … 50
Учителю арифметики в месяц…… 75
Стенографу » …… 75
Переписчику » …… 50
Учителю греческого, латинского языка ….. 200
Учителю риторики или софисту….. 250
Адвокату или опытному юристу за подачу жалобы ….. 250
За производство следствия …… 1000
Архитектору за 1 ученика в месяц ….. 100
Перев. и комментарии С. И. Архангельского.
№ 104. ДВИЖЕНИЕ БАГАУДОВ
(По данным Евтропия, Аврелия Виктора, Аммиана Марцеллина, Сальвиана)
Евтропий, IX, 20, 3. «Таким образом [Диоклетиан] овладел высшей властью в римской державе. Когда крестьяне в Галлии устроили восстание и дали своей партии название багаудов, а вождями у них были Аманд и Гелиан, то Диоклетиан отправил для покорения их Цезаря Максимиана Геркулия, который усмирил поселян в легких стычках и водворил мир в Галлии».
Аврелий Виктор, «Цезари», 39, 17, 19. «Именно, когда Диоклетиан узнал, что Гелиан и Аманд, собрав шайку поселян и разбойников, которых жители именуют багаудами, опустошают на широком пространстве поля и нападают на многие города, тотчас отдает приказ Максимиану, верному другу, хотя и полудеревенскому, однако хорошему и талантливому военачальнику. Ему впоследствии от культа божества дано было прозвище Геркулия… Отправившись в Галлию, он разбил врагов, принял сдавшихся и в скором времени все успокоил».
Аммиан Марцеллин, XXVIII, 2, 10. «Между тем в Галлии наглый разбой все усиливался на всеобщую гибель; особенно стали не безопасны большие дороги, и все, что обещало какую-нибудь наживу, расхищалось самым дерзким способом». [Мало того, восстание перекинулось в северную Испанию.] В хронике Идатия (V в.) имеется целый ряд отдельных указаний на это. Так, под годом 441 стоит: «Астурии, вождь того и другого войска, посланный в Испанию, избивает множество Терраконских Багаудов»; [под годом 443:] «К Астурию, начальнику того и другого войска, посылается в качестве преемника зять его Меробауд, человек благородного происхождения, по заслугам в красноречии или особенно по занятиям поэзией заслуживающий сравнения с древними… За короткое время своей власти он сокрушает надменность Арацеллитанских Багаудов»; [под годом 449:] «Базилий в доказательство своего отменного дерзновения, когда Багауды собрались в Тириассонской церкви, убивает их, объединенных союзом. Здесь и епископ той же церкви Лев умер на том месте, раненный теми, кто был с Базилем»; [под годом 454:] «Фредерик, брат царя Теудерина, убивает Терраконских Багаудов на основании приказа Рима». (По свидетельству Зосима, в 407 г. один римский полководец вынужден был выкупить у Багаудов свободный переход через Альпы предоставлением им всей добычи. Продолжающийся гнет римских наместников провинций давал Багаудам все новых и новых приверженцев.)
Сальвиан, «Об управлении божьем», V, 6. Теперь у меня речь о Багаудах, которые, ограбленные дурными и кровавыми судьями, удрученные, умерщвленные, утратив право на римскую свободу, потеряли также уважение к римскому имени. Им ставится в вину их несчастие, мы ставим им в вину название их бедствия, ставим в вину имя, которое сами создали: именно мы называем их мятежниками, называем погибшими тех, кого побудили быть преступными. От чего другого они стали Багаудами, как не от наших несправедливостей, от неоднократной бесчестности судей, от их проскрипций и грабежей? Судей, которые название общественной повинности обратили в [орудие] приобретения личной выгоды и податные налоги сделали своей добычей; которые, наподобие хищных зверей, не управляли порученными им, но пожирали их и питались не только грабежом людей, как это в обычае у большинства разбойников, но терзанием их, и, наконец, так сказать, кровью их. И таким образом вышло, что задавленные и убиваемые раебоями судей люди стали как бы варварами, так как им не позволялось быть римлянами. Они успокоились на том, что стали не тем, чем были, так как им не позволялось быть тем, чем они были раньше, и они были вынуждены защищать по крайней мере жизнь, так как видели себя уже окончательно потерявшими свободу. Или что другое происходит теперь, как не то, что произошло тогда, т. е. те, кто еще не Багауды, принуждены быть ими. Именно, поскольку это касается и обид, их побуждают к желанию быть Багаудами, но глупость их служит помехою, чтобы они не были ими. Стало быть, таким образом, они являются как бы пленниками, сдавленными вражеским ярмом: они терпят муку по необходимости, не по желанию; душой они стремятся к свободе, но несут наивысшее рабство».
«Среди этого ограбляются бедняки, стонут вдовы, затаптываются сироты настолько, что многие из них, имея не темное происхождение и благородное воспитание, убегают к врагам, чтобы не умереть от мучения общественного преследования, т. е. ища у варваров римской человечности, так как у римлян они не могут сносить варварской бесчеловечности. И хотя от тех, к кому они убегают, они разнятся обычаем, разнятся языком, различаются, так сказать, самой вонью варварских тел и одеяний, однако они предпочитают терпеть среди варваров несходный склад жизни, чем среди римлян свирепость несправедливости. Таким образом, они повсюду переселяются или к готам, или к Багаудам, или к другим где-либо владычествующим варварам и не раскаиваются в переселении: ибо они предпочитают жить свободными под внешностью рабства, чем быть пленниками под внешностью свободы. Таким образом, имя римских граждан, некогда не только дорого ценимое, но дорого покупаемое, теперь добровольно отвергается и избегается, и считается не только презренным, но даже отвратительным. И какое может быть большее доказательство римской несправедливости, как не то, что большинство – люди честные и знатные, которым римское происхождение должно было бы служить к величайшему блеску и почету, принуждены, однако, жестокостью римской несправедливости к тому, чтобы не желать быть римлянами. Отсюда следует, что даже те, кто не убегает к варварам, все же принуждены быть варварами, какова большая часть испанцев и немалая галлов, одним словом, все, кого в целом римском мире римская несправедливость заставила уже не быть римлянами».
Перев. взят из «Хрестоматии», т. 2, изд. 1936 г.
№ 105. РИМСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО IV–V ВВ. О ТЯЖЕЛОМ ПОЛОЖЕНИИ КОЛОНОВ
(Кодексы Юстиниана и Феодосия)
а. Кодекс Юстиниана, XI, титул 50: в каких случаях приписные колоны могут выступать с обвинениями против своих господ.
1. [325 г.] Император Константин Август Максиму, викарию Востока. Если господин взимает с колона больше того, что тот привык [давать] и что взималось в прежнее время, то пускай колон обращается к ближайшему судье и донесет о содеянном; при этом кто будет уличен в том, что требует больше, чем привычно получал раньше, тому это должно быть воспрещено на будущее время, причем он предварительно должен вернуть то, что вынудил сверх меры.
2. [396 г.] Императоры Аркадий и Гонорий Августы Небредию, комиту Азии. Колоны, занесенные в ценз, правда, свободны от того, к чему их не принуждает уплата налогов; но, с другой стороны, они как бы узами рабства прикреплены к тем обязанностям, которые связаны с уплатой ежегодных налогов, и с их положением. Поэтому невозможно допустить, чтобы [колоны] осмеливались по суду тревожить тех, кто, несомненно, наподобие господина, может продать их самих вместе с имением. На будущее время мы запрещаем это своеволие, чтобы никто на суде не осмеливался затрагивать имя господина; и пусть они [колоны] знают, что кому принадлежат они сами, тому принадлежит и все их имущество. Ведь если неоднократно было постановляемо, чтобы никто из колонов не мог без ведома господина имения ни продавать, ни иначе отчуждать что-либо из своего достояния, то каким образом может на равных правах выступать против [господина] тот, кому закон не дозволяет даже иметь собственность и, разрешив ему только приобретать, но не отчуждать, тем самым заставляет его приобретать и владеть для своего господина? Но, как в гражданских делах людям этого рода мы запрещаем выступать против своих господ и патронов, за исключением случая чрезмерных взиманий, – в каковых случаях прежние императоры даровали им право выступать по суду, – так и в уголовных делах у них не отнимается право обращаться в суд по поводу противозаконнюго поступка, совершенного против них и их семейств.
б. Кодекс Феодосия, XIII, 10, 3 (356 г.)
Император Констанций Август Дальтицию, консуляру Эмилии. Если кто захочет продать поместье или подарить, тот не может удержать путем частных соглашений у себя колонов для перемещения их в другие места. В самом деле, те, кто считает колонов полезными, должны или удерживать их, [колонов], вместе с поместьем, или – если разуверились в выгоде поместья – должны оставить их [там], чтобы они принесли пользу другим. Дан в майские календы в IX консульство Констанция Августа и II консульство Юлиана Цезаря.
в. Кодекс Юстиниана, XI, 48, 7 (371 г.)
Подобно тому как нельзя продавать крепостного без земли, так же нельзя продавать сельских и занесенных в цене рабов. И пусть – в виде обманной выдумки и насмешки над законом, что часто делается по отношению к крепостным, – с передачей малой доли земли покупателю не прекращается обработка целого имения. Но если имение целиком или определенная часть его переходит к кому-либо, то одновременно должно также перейти столько рабов и крепостных, сколько у прежних господ и владельцев было или в целом имении, или в [соответствующей] части.
«Социальная история средневековья», т. 1, стр. 15–17.
г. Кодекс Юстиниана, XI, 48, 23
Император Юстиниан Август Иоанну, префекту претория. Достаточно бесчеловечно, чтобы земля, с самого начала имевшая приписных колонов, лишилась своих, так сказать, членов и чтобы колоны, пребывая на других землях, причиняли землевладельцам величайший ущерб. Поэтому мы постановляем: подобно тому, как в сословии куриалов никто не может освободиться на основании давности, так и находящийся на положении приписного колона не может добиться свободы на основании или чрезвычайно значительного истекшего промежутка времени, или продолжительного занятия торговлей; он должен оставаться приписным и быть прикрепленным к земле. А если скроется или задумает удалиться, то он, наподобие раба, должен считаться… украденным и его должно признать прикрепленным к своему положению и отбыванию податной повинности вместе со своим потомством, если даже оно родилось у него на чужой земле, без всякого расчета на освобождение. Далее, так как закон Анастасия предписывает, чтобы люди, пробывшие на положении колонов в течение 30 лет, оставались, правда, свободными, но не имели возможности, покинув землю, переходить в другие места, и на основании этого задавался вопрос, должны ли дети их обоего пола быть на положении колонов, хотя бы они и не провели 30 лет в поместьях или в деревне, или же только их родители, которые в течение 30 лет были прикреплены к этому положению, – мы постановляем: дети колонов на основании вышеупомянутого закона, правда, должны быть всегда свободными и не должны терпеть ухудшения своей судьбы, но не могут иметь права, оставив свою деревню, переселиться в другую и должны быть всегда прикреплены к земле, которую однажды приняли их отцы для обработки. А владельцы имений, в которых обосновались такие колоны, должны воздержаться от каких-либо новшеств и насилий, а если таковые будут доказаны на суде, то сам правитель провинции, в которой совершится это, должен принять всякие меры и к возмещению ущерба, если таковой последовал, и к соблюдению старого обычая в уплате сборов, но и в этом случае колонам не должно быть предоставлено право покинуть поместье, где они находятся…
«Социальная история средневековья», т. 1, стр. 20–21.
№ 106. ПОСЕЛЕНИЕ ГОТОВ НА ТЕРРИТОРИИ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
(Аммиан Марцеллин, XXXI, 4, 1-11)
Аммиан Марцеллин родился в Антиохии в 330 г. н.э. Юность его прошла в военных походах, он участвовал в осаде столицы Персии Ктесифона при императоре Юлиане Отступнике (363 г. н.э.). Последующие годы своей жизни (Аммиан умер около 400 г. н.э.) он жил в Риме. Там были написаны его «Деяния». По замыслу автора, они охватывают события с 96 г. до 378 г. н.э., т. е. со времени правления императора Нервы до смерти Валента. Из 31 книги этого труда до нас дошли последние 18, в которых описываются события, современником которых был сам Аммиан Марцеллин. Это придает особую ценность его свидетельствам. Особое внимание уделяет автор военной истории, в значительной мере подражая Тациту. Интересна и характеристика общественного строя различных племен, которую мы находим у Аммиана Марцеллина.
Итак, они [готы] под предводительством Алавива заняли берега Данубия и, отправив послов к Валенту, униженно просили принять их, обещая жить спокойно и подавать помощь по обстоятельствам.
Пока происходили эти события вне пределов империи, расходились грозные слухи о том, что среди северных народов совершаются новые передвижения в необычайных размерах, и шла молва, что на всем пространстве от маркоманнов и квадов до самого Понта множество неведомых варварских народов, будучи прогнано из своих обиталищ внезапным натиском, придвинулись к Истру с женами и детьми.
Вначале это известие было принято нашими с пренебрежением по той причине, что в тех пределах по отдаленности театра военных действий привыкли получать известия, что войны или закончены, или, по крайней мере, на время успокоены.
Но когда дело стало выясняться в его истине и слухи были подтверждены прибытием посольства варваров, которое настойчиво просило о принятии бездомного народа на правый берег реки, то воспринято оно было скорее с радостью, чем со страхом. Искушенные в своем деле льстецы преувеличенно возносили счастье императора, которое предоставило ему совершенно неожиданно столько рекрутов из отдаленных земель, так что он может получить непобедимое войско, соединив воедино и свои, и чужие силы, а государственная казна получит огромные капиталы от военной подати, которая из года в год платилась провинциями.
В этой надежде отправлены были разные лица, чтобы устроить переправу диких полчищ. Принимались тщательные меры к тому, чтобы не был оставлен никто из этих будущих разрушителей Римского государства, хотя бы даже он был поражен смертельной болезнью. Получив от императора разрешение перейти через Данубий и занять местности во Фракии, они переправлялись целыми толпами днем и ночью на кораблях, лодках, выдолбленных стволах деревьев. А так как река эта самая опасная изо всех и уровень воды был выше обыкновенного вследствие частых дождей, то много народу тонуло, как те, кто при крайнем переполнении судов слишком решительно плыл против течения, так и те, кто бросался вплавь.
Так прилагались все старания к тому, чтобы навести гибель на римскую землю. Хорошо известно, что злосчастные устроители переправы варваров часто пытались определить их число, но оставили это после многих безуспешных попыток…
…Первыми были приняты Алавив и Фритигерн. Император приказал выдать им пока что провиант и предоставить земли для обработки.
В то время, когда открыты были заставы на вашей границе и варвары сыпались на нас толпами вооруженных людей, как Этна извергает свой пылающий пепел, и трудное положение государства требовало прославленных военными успехами полководцев, теперь именно, словно по вмешательству разгневанного божества, во главе военных сил стояли как на подбор люди с запятнанным именем. На первом месте были Лупицин и Максим, первый – комит во Фракии, второй – дук, вызывавший к себе ненависть; оба они могли соперничать между собой в неосмотрительности.
Их зловредное корыстолюбие было причиной всех бед. Оставляя в стороне другие проступки, какие названные военачальники или другие, благодаря их попустительству, позволили себе совершить самым позорным образом в отношении переходивших к нам иноземцев, ничем дотоле не провинившихся, я расскажу об одном, столь же постыдном, как и неслыханном деянии, которое не могло бы быть признано извинительным даже в глазах судей, замешанных в этом деле.
Когда варвары, переведенные на нашу сторону, терпели голод, эти несправедливейшие дуки завели постыдный торг; за каждую собаку, которых отовсюду набирало их ненасытное корыстолюбие, они брали по одному рабу, и среди взятых уведены были даже сыновья старейшин.
Перев. взят из ВДИ. 1949, № 3, стр. 307-308.
№ 107. ВОССТАНИЕ ГОТОВ И РАБОВ
(Аммиан Марцеллин, XXXI, 6, 2-7)
Неожиданно был готам доставлен императорский приказ, повелевавший перейти на Геллеспонт. Они без малейшей дерзости попросили выдать им путевые деньги и провиант и разрешить двухдневную отсрочку. Начальник города, который был сердит на иих за разграбление его загородного имения, принял это враждебно и вооружил на их гибель всю чернь вместе с ремесленными рабочими, которых там очень много; приказав трубачам играть боевой сигнал, грозил всем им смертью, если они не выступят немедленно, как им было приказано.
Пораженные этим неожиданным бедствием и устрашенные напором горожан, скорее стремительным, нежели обдуманным, готы стали недвижимо на месте: на них сыпались поношения и брань, в них попадали стрелы, и, раздраженные этим до крайности, они решились на открытый бунт. Перебив множество зарвавшихся вперед в дерзком задоре, они остальных обратили в бегство и перекололи различным оружием. Затем они вооружились снятым с убитых римским оружием и, когда поблизости появился Фритигерн, соединились с ним как покорные его союзники и стали теснить город бедствием осады. Долго они продолжали это трудное дело, делали приступы в разных местах; иные, совершавшие подвиги выдающейся отваги, гибли неотомщенные, многих убивали насмерть стрелы и камни, метаемые из пращей.
Тогда Фритигерн, видя, что не умеющие вести осаду люди терпят понапрасну такие потери, посоветовал уйти, не доведя до конца дела, оставив там достаточный отряд. Он говорил, что находится в мире со стенами, и давал совет приняться за опустошение богатых областей, не подвергаясь притом никакой опасности, так как не было еще никакой охраны.
Одобрив этот план царя, который, как они знали, будет деятельным сотрудником в задуманном деле, они рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам их земляки или пленники указывали им богатые селения, особенно там, где можно было найти изобилие провианта. Не говоря уже о прирожденной силе дерзости, большим вспоможением являлось для них то, что со дня на день присоединялось к ним множество земляков из тех, кого продали в рабство купцы, или тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хлеба.
К ним присоединилось много рабочих с золотых приисков, которые не могли снести тяжести оброков; они были приняты с единодушного согласия всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым местам готам, которым они показывали скрытые хлебные магазины, места убежища туземцев и тайники. Только самые недоступные или лежавшие далеко в сгороне места остались не задетыми при их передвижениях. Не разбирали они в своих убийствах ни пола, ни возраста и все предавали на своем пути страшным пожарам; отрывая от груди матери младенцев и убивая их, брали в плен матерей, забирали вдов, зарезав на их глазах мужей, через трупы отцов тащили подростков и юношей, уводили, наконец, и много стариков, кричавших, что они довольно уже пожили на свете. Лишив их имущества и красивых жен, скручивали они им руки за спиной и, не дав оплакать пепел родного дома, уводили на чужбину.
Перев. взят из «Хрестоматии по античной литературе», т. II, М, 1949, стр. 568–569.
№ 108. ОСАДА АДРИАНОПОЛЯ ГОТАМИ В 378 Г. Н.Э.
(Аммиан Марделлин, XXXI, 15)
На другой день с рассветом победители , подобно диким зверям, которые еще более разъяряются от запаха крови, под влиянием пустых надежд на добычу, плотными рядами подступили к Адрианополю с намерением расправиться с этим городом хотя бы ценою крайней для себя опасности: от изменников и перебежчиков они узнали, что в этом городе, как в укрепленном и неприступном месте, находятся представители высшей власти, знаки императорского достоинства и сокровищница Валента. И чтобы не охладел их пыл от перерывов в действиях, они в четвертом часу дня, замкнув кольцо осады вокруг стен города, начали ожесточеннейший бой; наступающие, в силу прирожденной ярости, проявляли отвагу, не жалея самих себя; с другой стороны, и у защитников мужество возрастало благодаря собравшимся у них большим силам. И так как большому числу воинов и рабов из лагерной прислуги вместе с обозом не дали войти в город, они прижимались к стенам и сплошным рядам построек и бились с храбростью, насколько это позволяло неудобное для них место. Выдержки и ярости для боя у них хватило до девятого часа ; а потом внезапно триста наших пехотинцев, стоявших у самых заграждений, сплотившись клином, перешли на сторону варваров; те с жадной поспешностью окружили их и тотчас же [неизвестно, с какой целью] зарубили. Вследствие этото в дальнейшем было подмечено, что никто больше не задумывал ничего подобного даже в случаях совершенно безнадежного для себя положения.
В дальнейшем варвары в заносчивой форме потребовали у римлян сдачи и отправили им письмо с парламентером. Так как посланный не решился войти в город, письмо было передано каким-то христианином; его прочли и оценили по достоинству: остаток дня и вся ночь были использованы для оборонительных сооружений. Именно, ворота изнутри были завалены огромными камнями, укреплены были в слабых местах стены, удобно были расставлены метательные орудия для бросания копий и камней, подвезено было достаточно питьевой воды, так как накануне некоторые из бойцов чуть не умерли от жажды.
Со своей стороны и готы, считая победу для себя трудной и обеспокоенные тем, что видели, как гибнут и подвергаются ранениям самые храбрые из них и уменьшаются частично их силы, придумали коварный план, который обнаружился во имя торжества справедливости. Некоторых наших кандидатов , которые накануне перешли к ним, они убедили притвориться беглецами, возвращающимися к ceбe домой, и под таким предлогам добиться, чтобы их впустили в город. Проникнув туда, они должны были тайно поджечь город в какой-нибудь его части, чтобы осажденные, бросившись тушить огонь, отвлеклись от охраны стен, и город можно было бы взять. Кандидаты, по уговору, пошли на это: подойдя ко рву, они протягивали руки и молили, чтобы их пустили в город, как подлинных римлян. И они были впущены, так как не было на них никакого подозрения. Но когда их стали допрашивать о намерениях врагов, они давали сбивчивые ответы; следствием этого было то, что их подвергли кровавой пытке, они сознались, ради чего они проникли в город, и были казнены.
В результате боя город Адрианополь остался за римлянами.
Перев. и прим. В. С. Соколова.
№ 109. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ И ОБРАЗ ЖИЗНИ АЛАНОВ
(Аммиан Марцеллин, XXXI, 2, 17-25)
Разделенные таким образом по обеим частям света, аланы (нет надобности перечислять теперь их разные племена), живя на далеком расстоянии один от других, как номады, перекочевывают на огромные пространства; однако с течением времени они приняли одно имя, и тетерь все вообще называются аланами за свои обычаи, дикий образ жизни и одинаковое вооружение. У них нет никаких шалашей, нет заботы о хлебопашестве, питаются они мясом и в изобилии молоком, живут в кибитках с изогнутыми покрышками из древесной коры и перевозят их по беспредельным степям. Придя на изобильное травой место, они располагают в виде круга свои кибитки и питаются по-звериному; истребив весь корм для скота, они снова везут свои, так сказать, города, расположенные на повозках. На них мужчины соединяются с женщинами, на них рождаются и воспитываются дети; это их постоянные жилища, и куда бы они ни пришли, то место и считают родным очагом. Гоня перед собой упряжных животных и стада, они пасут их; наибольшую заботу они прилагают к уходу за лошадьми.
Там есть вечнозеленые равнины вперемежку с рощами плодовых деревьев; поэтому, куда бы они ни переселялись, они не терпят недостатка в пище для себя ни в корме для скота; это производит влажная почва и большое количество протекающих там рек. Все, что по возрасту и полу непригодно для войны, держится около кибиток и занимается мирными делами; а молодежь, с раннего детства сроднившись с верховой ездой, считает позором ходить пешком; все они вследствие разнообразных упражнений являются дельными воинами. Поэтому-то и персы, по происхождению скифы, очень опытны в военном деле.
Почти все аланы высоки ростом и красивы, с умеренно белокурыми волосами; они страшны сдержанно-грозным взглядом своих очей, очень подвижны вследствие легкости вооружения и во всем похожи на гуннов, только с более мягким и более культурным образом жизни; с целью грабежа или охоты они доезжают до Мэотийокого болота и Киммерийского Боспора, даже до Армении и Мидии. Как мирный образ жизни приятен людям спокойным и тихим, так им доставляют удовольствие опасности и войны. У них считается счастливым тот, кто испускает дух в сражении, а стариков или умерших от случайных болезней они преследуют жестокими насмешками, как выродков и трусов; они ничем так не хвастаются, как убиением какого-нибудь человека, и в виде славных трофеев навешивают вместо украшения на своих боевых коней кожи, содранные с отрезанных голов убитых. У них не видно ни храмов, ни святилищ, нигде не усмотреть у них даже покрытых соломой хижин; они по варварскому обычаю втыкают в землю обнаженный меч и с благоговением поклоняются ему как Марсу, покровителю стран, по которым они кочуют. О будущем они гадают странным образом: собирают прямые ивовые прутья, в определенное время раскладывают их с какими-то тайными наговорами и таким образом ясно узнают, что им предвещается. Они не имели никакого понятия о рабстве, будучи все одинаково благородного происхождения, и в судьи они до сих пор выбирают лиц, долгое время отличавшихся военными подвигами.
Перев. взят из ВДИ, 1949 г., № 3, стр. 304–305.
№ 110. ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ ГУННОВ
(Аммиан Марцеллин, XXXI, 2, 1-12)
Семенем всех несчастий и корнем разнородных бедствий, которые возбудила воинственная ярость обычным, все смешивающим пожаром, послужила, как нам известно, следующая причина. Племя гуннов, о котором мало знают древние памятники, живет за Мэотийскими болотами у Ледовитого океана и превосходит всякую меру дикости. При самом рождении делаются на щеках ребенка глубокие надрезы острым оружием для того, чтобы рост выступающих в свое время волос притуплялся образующими морщины рубцами, и таким образом они стареют безбородыми и лишенными всякой красоты, подобно евнухам; все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь чудовищным и страшным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при постройке мостов. При столь неприятном человеческом облике они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями полевых трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут между своими бедрами и лошадиными спинами и скоро нагревают парением. Они никогда не прикрываются никакими строениями и питают к ним отвращение как к гробницам, отрешенным от обычного людского обихода. У них нельзя найти даже покрытого тростником шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить холод, голод и жажду; и на чужбине они не входят в жилища за исключением разве крайней необходимости; у них даже не считается безопасным находиться под кровлей. Они одеваются в одежды холщевые или сшитые из шкурок лесных мышей; у них нет различия между домашней и выходной одеждой; раз надетая туника устарелого цвета снимается или меняется не прежде, чем от долговременного гниения расползается в лохмотья. Головы они прикрывают кривыми шапками, а волосатые ноги защищают козьими шкурами; обувь, не пригнанная ни на какую колодку, мешает выступать свободным шагом. Поэтому они плохо действуют в наших стычках; но зато, как бы приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам и иногда сидя на них по-женски, они исполняют все обычные свои дела; на них каждый из этого племени ночует и днюет, покупает и продает, ест и пьет и, пригнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон с разнообразными сновидениями. Если случится рассуждать о серьезных делах, они все сообща советуются в том же обычном положении. Они не подчинены строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают все, что попадется на пути. Иногда, угрожаемые нападением, они вступают в битвы клинообразным строем, со свирепыми криками. Будучи чрезвычайно легки на подъем, они иногда неожиданно и нарочно рассыпаются в разные стороны и рыщут нестройными толпами, разнося смерть на широкое пространство; вследствие их необычайной быстроты, нельзя и заметить, как они вторгаются за стену или грабят неприятельский лагерь. Их потому можно назвать самыми яростными воителями, что издали они сражаются метательными копьями, на конце которых вместо острия с удивительным искусством приделаны острые кости, а врукопашную, очертя голову, рубятся мечами и на врагов, сами уклоняясь от ударов кинжалов, набрасывают крепко овитые арканы для того, чтобы, опутав члены противника, отнять у него возможность усидеть на коне или уйти пешком. У них никто не занимается хлебопашеством и никогда не касается сохи. Все они, не имея ни определенного места жительства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивого образа жизни, кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто из них не может ответить на вопрос, где его родина; он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, искормлен еще дальше. В перемирии они неверны и непостоянны, быстро увлекаются всяким дуновением новой надежды и во всем полагаются на свою необузданную храбрость. Подобно неразумным животным, они не имеют никакого понятия о чести и бесчестии; они уклончивы и темны в речах, никогда не связаны уважением к религии; они пылают неудержимой страстью к золоту и до такой степени непостоянны и вспыльчивы, что иногда в один и тот же день без всякого подстрекательства изменяют своим союзникам и снова примиряются без всякого посредничества.
Этот подвижный и неукротимый народ, пылающий неудержимой страстью к похищению чужой собственности, двигаясь вперед среди грабежей и резни соседних народов, дошел до аланов, прежних массагетов.
Перев. взят из ВДИ, 1949 г., № 3, стр. 301–303.
№ 111. ДВИЖЕНИЕ АГОНИСТИКОВ, ИЛИ ЦИРКУМЦЕЛЛИОНОВ
(Августин, Письма, IV, 18, 108)
Аврелий Августин (354-430 гг.) родился в провинции Африке. Образование получил в Риме, особенно усердно изучал идеалистическую философию Платона. В 391 г. вернулся в Африку, где занял место епископа города Гиппона. В произведении «О граде божьем» Августин дает реакционное толкование современных ему событий, старается оправдать эксплуатацию человека человеком. Августин боится и резко осуждает народные движения, в частности, движение циркумцеллионов, что находит отражение и в его «Письмах».
Не хотят люди единения, поэтому мы обращаемся против бессовестных поступков ваших сторонников (не хочу говорить против ваших лично) к общественным законам, а против самих законов ополчаются циркумцеллионы, презирающие их с такой же яростью, с какой они направляли их против вас, когда сами неистовствовали. Не хотят единения, поэтому подымается дерзость поселян против их собственных владетелей, и беглые рабы, вопреки учению апостольскому, не только уходят от своих господ, но и угрожают им, и не только угрожают, но и разграбляют, совершая жесточайшие нападения, причем зачинщиками, вождями и главарями самого преступления являются ваши исповедники, агонистики, которые во славу божию украшают ваше приношение и во славу же божию проливают чужую кровь, так что вы, собрав своих приверженцев и тех, которые разбежались, даете по причине раздражения людей обещание вернуть добычу тем, у кого она была отнята. Но вы не хотите даже оказаться в силах исполнить это, чтобы не чувствовать себя слишком обязанными оказать противодействие той дерзости, которую ваши пресвитеры считают для себя необходимой. Ведь они хвалятся прежними своими заслугами перед вами, показывая и перечисляя те, которые оказали вам до выхода того закона, который, как вы торжествуете, вернул вам вашу свободу , потому что благодаря этим людям захватили ваши пресвитеры земли и храмы (базилики), разорив и изгнав наших, так что если вы будете слишком строги с вими, то покажется, что вы неблагодарны за оказанные вам благодеяния.
Перев. и прим. В. С. Соколова.
№ 112. ВОССТАНИЕ РАБОВ ПОД ЗНАМЕНЕМ РЕЛИГИОЗНОЙ БОРЬБЫ
(Августин, Письма, IV, 15, 185)
Прежде чем эти законы были изданы вселенскими императорами, учение мира и единства во Христе постепенно распространялось, и каждый, кто с ним знакомился, со своей стороны примыкал к нему, поскольку хотел и мог, в то время как у тех скопища совершенно потерявших разум беспутных людей по разным поводам нарушали покой ни в чем не повинных людей. Какой господин не был вынужден бояться своего раба, если он отдавался под покровительство этих людей? Кто осмеливался хотя бы угрожать нарушителю порядка? Кто мог вызвать на суд какого-нибудь расхитителя имущества или должника, если он обращался к этим людям за помощью и защитой? Из страха перед побоями, поджогами и даже самой насильственной смертью уничтожались [закладные?] таблички самых негодных рабов, с тем чтобы они могли уйти на свободу. Собственноручные расписки должников, с трудом с них полученные, возвращались им обратно. Кто пренебрегал суровыми их словами, того принуждали выполнять приказанное еще более чувствительными ударами бичей. Дома невинных людей, оказавших им сопротивление, сравнивались с землей или сжигались.
Некоторые отцы семейств знатного рода и благородного воспитания или чуть живыми спасались от их побоища, или оказывались привязанными к ручным мельницам и должны были под ударами бича, подобно презренному скоту, вращать их по кругу. Какую помощь могли оказать против них какие-либо законы; разве имели какую-нибудь силу против них гражданские власти? Какое должностное лицо не терялось в их присутствии? Какой блюститель порядка проводил что-либо в жизнь, если это было им неугодно? Разве кто-нибудь пытался отомстить за тех, кто погиб от их побоищ? если только кто по своему безумию не навлекал на себя их казни, когда одни, чтобы вызвать против себя мечи этих людей, сами угрожали им смертью и получали за то от них смертоносный удар, другие добровольно приводили себя к смерти, бросаясь в пропасти, или в воду, или в огонь, и обрекали души свои на вечную погибель за то, что кончали жизнь самоубийством.
Пер. В. С. Соколова.
№ 113. О СОЦИАЛЬНОЙ СУЩНОСТИ ЕРЕСИ ДОНАТИСТОВ
(Оптат, III, IV)
Публикуемый ниже отрывок из книги церковника IV в. Оптата «О ереси донатистов» – единственный в своем роде документ, показывающий социальную подоплеку ереси. Хотя ересь донатистов получила распространение в начале IV в., но она продолжает линию, намечавшуюся в ересях II и III вв., в частности, у монтанистов.
Итак, ты видишь, брат Парменион, на чей счет надо отнести все трудности в достижении единства. Вы говорите, что мы, католики, вызвали солдат; но если так, то почему же в проконсульской провинции тогда никто не видел вооруженных солдат? Туда явились Павел и Макарий, чтобы разъединить повсюду бедняков и каждого в отдельности призвать к единению. Но когда они приближались к городу Баган, другой Донат, [как мы выше указали], епископ этого города, желая поставить преграды единению и воспротивиться вышеназванным и приезжающим, разослал по соседним местам и по всем селениям вестников, созывая ревностных циркумцеллионов , чтобы они собрались в назначенное место. И вот тогда было вызвано стечение тех людей, безумие которых, повидимому, незадолго до того было воспламенено самими епископами. А когда такого рода люди до объединения бродили по отдельным местам, когда сами безумцы провозгласили «вождями святых» Аксидона и Фазира, никто не мог чувствовать себя в безопасности в своих владениях. Расписки должников потеряли силу: в то время ни один кредитор не был свободен взыскивать долги. Всех терроризовали письма тех, кто себя гордо называл «вождями святых», а если кто медлил исполнить их приказание, внезапно налетала безумная толпа, и надвигающийся террор окружал кредиторов опасностями. В результате те, которых следовало просить о снисхождении, в смертельном страхе сами должны были униженно просить. Каждый спешил потерять даже очень крупные долги, и уже одно то считалось выигрышем, если удавалось спастись от их насилий. Также и дороги не могли быть вполне безопасны, так как господ выбрасывали из экипажей, и они должны были бежать впереди своих рабов, усевшихся на места господ. По их решению и приказу рабы и господа менялись положениями. Отсюда возникала вражда к епископам нашей партии, и тогда они, говорят, написали военачальнику Таурину, что такого рода людей нельзя исправить методами церковными, и поручили упомянутому военачальнику их проучить. Тогда Таурин, в ответ на их письмо, распорядился послать солдат в те районы, где обычно свирепствовали циркумцеллионы. В местности Октави многие были убиты, многие казнены; их трупы и доныне еще можно сосчитать по выбеленным алтарям или столам. Когда некоторых из них стали хоронить в базиликах, епископ принудил пресвитера Клара в Суббуленском районе уничтожить эти погребения. Впоследствии количество их возросло, и у Доната Багаленского нашлось откуда собрать безумствующую толпу против Макария. Это были люди того самого рода, которые в стремлении к ложному мученичеству сами на свою погибель вызывали на себя губителей. Поэтому были среди них такие, которые бросались с вершин высоких гор, сбрасывая свои дешевые душонки. Вот из таких людей этот епископ, [второй] Донат, набрал свои отряды. В страхе перед ними те лица, которые ведали казной для раздачи нищим, надумали, находясь в такой крайности, затребовать вооруженную силу от военачальника Сильвестра – не для того, чтобы над кем-либо совершить насилие, но чтобы воспрепятствовать той силе, которую набрал вышеупомянутый Донат. Таким образом случилось, что появились вооруженные солдаты. А что последовало за этим, то вы сами видите, кому это должно или можно приписать. Они имели там бесконечную толпу призванных и, насколько известно, у них был заготовлен достаточный запас провианта; они превратили базилику как бы в общественный амбар. Они ждали прибытия тех, на кого могли бы излить свое бешенство. И они сделали бы все, что диктовало им их безумие, если бы им не помешало наличие вооруженной силы. Ибо, когда при прибытии солдат были, как обычно, вперед высланы квартирьеры, они не приняли их должным образом, вопреки предписанию апостола, который говорит: «Кому подать – подать, кому оброк – оброк, кому страх – страх, кому честь – честь. Не оставайтесь должны никому ничем». Посланцы и лошади их были избиты теми, кого ты обвеял опахалом ненависти. Они сами научили, как надо с ними расправиться, став зачинщиками насилия: они научили, чему их можно подвергнуть.
Пострадавшие солдаты вернулись в свою часть, и все были огорчены тем, что претерпели двое или трое. Все были вооружены. Начальство не могло сдержать разгневанных солдат. Так получилось то, что, как ты упомянул, стало препятствием для единения.
Пер. А. Б. Рановича.
